Эренбург биография. Илья эренбург - биография, информация, личная жизнь

13.07.202127.05.2017

русский писатель, поэт, публицист, журналист, переводчик, общественный деятель, фотограф

Илья Эренбург

Краткая биография

Илья́ Григо́рьевич Эренбу́рг (26 января 1891, Киев - 31 августа 1967, Москва) - русский писатель, поэт, публицист, журналист, переводчик с французского и испанского языков, общественный деятель, фотограф. В 1908-1917 и 1921-1940 годах находился в эмиграции, с 1940 года жил в СССР.

Илья Эренбург родился в Киеве в зажиточной еврейской семье, в которой он был четвёртым ребёнком и единственным сыном. Его отец - Герш Гершанович (Герш Германович, Григорий Григорьевич) Эренбург (1852-1921) - был инженером и купцом второй гильдии (впоследствии первой гильдии); мать - Хана Берковна (Анна Борисовна) Эренбург (урождённая Аринштейн, 1857-1918) - домохозяйкой. У него были старшие сёстры Маня (Мария, 1881-1940), Евгения (1883-1965) и Изабелла (1886-1965). Родители поженились в Киеве 9 июня 1877 года, потом жили в Харькове, где родились три дочери, и вернулись в Киев только перед рождением сына. Семья жила в квартире деда со стороны отца - купца второй гильдии Григория (Гершона) Ильича Эренбурга - в доме Натальи Искры по адресу улица Институтская № 22. В 1895 году семья переехала в Москву, где отец получил место директора Акционерного общества Хамовнического пиво-медоваренного завода. Семья жила на Остоженке, в доме Варваринского Общества в Савеловском переулке, квартира 81.

С 1901 года вместе с Н. И. Бухариным учился в 1-й Московской гимназии, где уже с третьего класса учился плохо и в четвёртом был оставлен на второй год (оставил гимназию будучи учеником пятого класса в 1906 году).

Революции. Эмиграции. Возвращения

Когда закончится война?
Рисунок Маревны, 1916, Париж.
Слева направо - Ривера, Модильяни, Эренбург

После событий 1905 года принимал участие в работе революционной организации социал-демократов, но в саму РСДРП не вступал. В 1907 году был избран в редколлегию печатного органа Социал-демократического союза учащихся средних учебных заведений Москвы. В январе 1908 года был арестован, полгода провёл в тюрьмах и освобождён до суда, но в декабре эмигрировал во Францию, жил там более 8 лет. Постепенно отошёл от политической деятельности.

В Париже занимался литературной деятельностью, вращался в кругу художников-модернистов. Первое стихотворение «Я шёл к тебе» было напечатано в журнале «Северные зори» 8 января 1910 года, выпустил сборники «Стихи» (1910), «Я живу» (1911), «Одуванчики» (1912), «Будни» (1913), «Стихи о канунах» (1916), книгу переводов Ф. Вийона (1913), несколько номеров журналов «Гелиос» и «Вечера» (1914). В 1914-1917 годах был корреспондентом русских газет «Утро России» и «Биржевые ведомости» на Западном фронте.

Летом 1917 года вернулся в Россию. Осенью 1918 года переехал в Киев, где квартировал у своего двоюродного брата - врача-дерматовенеролога местной Еврейской больницы Александра Григорьевича Лурье на улице Владимирской, 40. В августе 1919 года женился на племяннице доктора Лурье (своей двоюродной племяннице по матери) Любови Козинцевой. С декабря 1919 года по сентябрь 1920 года вместе с женой жил в Коктебеле у Максимилиана Волошина, затем из Феодосии баржей переправился в Тифлис, где выхлопотал для себя, жены и братьев Мандельштам советские паспорта, с которыми в октябре 1920 года они вместе в качестве дипкурьеров отправились поездом из Владикавказа в Москву. В конце октября 1920 года Эренбург был арестован ВЧК и освобождён благодаря вмешательству Н. И. Бухарина.

Отрицательно восприняв победу большевиков (сборник стихов «Молитва о России», 1918; публицистика в газете «Киевская жизнь»), в марте 1921 года Эренбург снова уехал за границу. Будучи выслан из Франции, некоторое время провёл в Бельгии и в ноябре прибыл в Берлин. В 1921-1924 годах жил в Берлине, где выпустил около двух десятков книг, сотрудничал в «Новой русской книге», вместе с Л. М. Лисицким издавал конструктивистский журнал «Вещь». В 1922 году опубликовал философско-сатирический роман «Необычайные похождения Хулио Хуренито и его учеников», в котором дана интересная мозаичная картина жизни Европы и России времён Первой мировой войны и революции, но главное - приведён свод удивительных по своей точности пророчеств. Леонид Жуховицкий писал по этому поводу:

...Меня до сих пор потрясают полностью сбывшиеся пророчества из «Хулио Хуренито». Случайно угадал? Но можно ли было случайно угадать и немецкий фашизм, и его итальянскую разновидность, и даже атомную бомбу, использованную американцами против японцев. Наверное, в молодом Эренбурге не было ничего от Нострадамуса, Ванги или Мессинга. Было другое - мощный ум и быстрая реакция, позволявшие улавливать основные черты целых народов и предвидеть их развитие в будущем. В былые века за подобный дар сжигали на костре или объявляли сумасшедшим, как Чаадаева .

И. Г. Эренбург был пропагандистом авангардного искусства («А всё-таки она вертится», 1922). В 1922 году вышел его последний сборник стихов «Опустошающая любовь». В 1923 году написал сборник рассказов «Тринадцать трубок» и роман «Трест Д. Е.». Эренбург был близок к левым кругам французского общества, активно сотрудничал с советской печатью - с 1923 года работал корреспондентом «Известий». Его имя и талант публициста широко использовались советской пропагандой для создания привлекательного образа Советского Союза за границей. Много ездил по Европе (Германия - 1927, 1928, 1930, 1931; Турция, Греция - 1926; Испания - 1926; Польша - 1928; Чехословакия - 1927, 1928, 1931, 1934; Швеция, Норвегия - 1929; Дания - 1929, 1933; Англия - 1930; Швейцария - 1931; Румыния, Югославия, Италия - 1934). Летом и осенью 1932 года совершил поездку по СССР, был на строительстве магистрали Москва-Донбасс, в Кузнецке, Свердловске, Новосибирске, Томске, результатом чего стал роман «День второй» (1934), осуждённый критиками; в 1934 году выступил на Первом съезде советских писателей. 16-18 июля 1934 года с целью разыскать находящегося в ссылке Осипа Мандельштама посетил Воронеж.

С 1931 года тон его публицистических и художественных произведений становится всё более просоветским, с верой в «светлое будущее нового человека». В 1933 году в издательстве «Изогиз» вышел фотоальбом Эренбурга «Мой Париж» в выполненном Элем Лисицким картонаже и суперобложке.

После прихода Гитлера к власти становится крупнейшим мастером антинацистской пропаганды. Во время гражданской войны в Испании 1936-1939 годов Эренбург был военным корреспондентом «Известий»; выступал как эссеист, прозаик (сборник рассказов «Вне перемирия», 1937; роман «Что человеку надо», 1937), поэт (сборник стихов «Верность», 1941). 24 декабря 1937 года приехал на две недели из Испании в Москву, 29 декабря выступил на писательском съезде в Тбилиси. В следующий приезд из Испании у него был отобран заграничный паспорт, который был восстановлен в апреле 1938 года после двух обращений Эренбурга к Сталину, и в начале мая он вернулся в Барселону. После поражения республиканцев вернулся в Париж. После немецкой оккупации Франции укрылся в Советском посольстве.

Военный период творчества

Мне рассказывали люди, заслуживающие полного доверия, что в одном из больших объединенных партизанских отрядов существовал следующий пункт рукописного приказа:
«Газеты после прочтения употреблять на раскурку, за исключением статей Ильи Эренбурга».
Это поистине самая короткая и самая радостная для писательского сердца рецензия, о которой я когда-либо слышал.
К. Симонов

Евг. Евтушенко.
Крещатицкий парижанин
Не люблю в Эренбурга – камней,
хоть меня вы камнями побейте.
Он, всех маршалов наших умней,
нас привел в сорок пятом к победе.
Танк назвали «Илья Эренбург».
На броне эти буквы блистали.
Танк форсировал Днепр или Буг,
но в бинокль наблюдал за ним Сталин.
Не пускали, газету прочтя,
Эренбурга на самокрутки,
и чернейшая зависть вождя
чуть подымливала из трубки.
Новые известия, 27.01.2006 г.

В 1940 году вернулся в СССР, где написал и опубликовал роман «Падение Парижа» (1941) о политических, нравственных и исторических причинах разгрома Франции Германией во Второй мировой войне.

Потом <22 июня 1941> за мною приехали повезли в «Труд», в «Красную звезду», на радио. Я написал первую военную статью. Позвонили из ПУРа, просили зайти в понедельник в восемь часов утра, спросили: «У вас есть воинское звание?» я ответил, что звания нет, но есть призвание: поеду, куда пошлют, буду делать, что прикажут.
- «Люди, годы, жизнь», книга IV

В годы Великой Отечественной войны был корреспондентом газеты «Красная звезда», писал для других газет и для Совинформбюро. Прославился пропагандистскими антинемецкими статьями и произведениями, которых написал за время войны около 1500. Значительная часть этих статей, постоянно печатавшихся в газетах «Правда», «Известия», «Красная звезда», собраны в трёхтомнике публицистики «Война» (1942-1944). В 1942 году вошёл в Еврейский антифашистский комитет и вёл активную деятельность по сбору и обнародованию материалов о Холокосте, которые совместно с писателем Василием Гроссманом были собраны в «Чёрную книгу».

Илье Эренбургу и Константину Симонову принадлежит авторство лозунга «Убей немца!» (впервые прозвучавшего в стихотворении К. М. Симонова «Убей его!»), который широко использовался в плакатах и - в качестве заголовка - листовках с цитатами из статьи Эренбурга «Убей!» (опубликована 24 июля 1942 года). Для поддержания действенности лозунга в советских газетах того времени были созданы специальные рубрики (одно из типичных названий «Убил ли ты сегодня немца?»), в которых публиковались письма-отчёты советских бойцов о количестве убитых ими немцев и способах их уничтожения. Адольф Гитлер лично распорядился поймать и повесить Эренбурга, объявив его в январе 1945 года злейшим врагом Германии. Нацистская пропаганда дала Эренбургу прозвище «Домашний еврей Сталина».

Проповеди ненависти Ильи Эренбурга, которые уже принесли свои первые плоды на Востоке, план Моргентау, то есть план предполагаемой территориальной «кастрации» Германии и требование безоговорочной капитуляции пресекли всякие попытки немцев как-то договориться и придали сопротивлению очень острый и ожесточенный характер не только в Европе, но и во всем мире. Подавляющее большинство немцев не видело для себя иного выхода, кроме борьбы. Даже явные противники нацистского режима становились теперь отчаянными защитниками своей родины
Вальтер Людде-Нейрат. Конец на немецкой земле

В дни, когда Красная Армия перешла государственную границу Германии, в советских верхах действия на территории Германии трактовались как выполнение освободительной миссии Красной Армии - освободительницы Европы и собственно немецкого народа от нацизма. И потому после статьи Эренбурга «Хватит!», опубликованной в «Красной звезде» 11 апреля 1945 года, появилась ответная статья заведующего Управлением пропаганды и агитации ЦК ВКП(б) Г. Ф. Александрова «Товарищ Эренбург упрощает»(газета «Правда»).

Послевоенное творчество

Могила Эренбурга на Новодевичьем кладбище Москвы

После войны выпустил дилогию - романы «Буря» (1946-1947) и «Девятый вал» (1950). Один из лидеров Движения борцов за мир.

В 1948 году Голливуд выпускает в прокат фильм «The Iron Curtain», о побеге шифровальщика ГРУ И. С. Гузенко и советском шпионаже. 21 февраля того же года Эренбург в газете «Культура и жизнь» публикует статью «Кинопровокаторы», написанную по заданию министра кинематографии И. Г. Большакова.

Положение Эренбурга среди советских писателей было своеобразным: с одной стороны, он получал материальные блага, часто ездил за границу, с другой - был под контролем спецслужб и часто даже получал выговоры. Таким же двойственным было отношение властей к Эренбургу в эпоху Н. С. Хрущёва и Л. И. Брежнева.

После смерти Сталина написал повесть «Оттепель» (1954), которая была напечатана в майском номере журнала «Знамя» и дала название целой эпохе советской истории. В 1958 году вышли «Французские тетради» - эссе о французской литературе, живописи и переводы из Ж. Дю Белле. Автор мемуаров «Люди, годы, жизнь», пользовавшихся в 1960-е - 1970-е годы большой популярностью в среде советской интеллигенции. Эренбург познакомил молодое поколение со множеством «забытых» имен, способствовал публикациям как забытых (М. И. Цветаева , О. Э. Мандельштам, И. Э. Бабель), так и молодых авторов (Б. А. Слуцкий, С. П. Гудзенко). Пропагандировал новое западное искусство (П. Сезанн, О. Ренуар, Э. Мане, П. Пикассо).

В марте 1966 года подписал письмо тринадцати деятелей советской науки, литературы и искусства в президиум ЦК КПСС против реабилитации И. В. Сталина.

Скончался после длительной болезни от обширного инфаркта миокарда 31 августа 1967. Проститься с писателем пришло около 15 000 человек.

Похоронен в Москве на Новодевичьем кладбище (участок № 7).

Сочинения

Собрание сочинений Ильи Эренбурга в пяти томах было издано в 1951-1954 годах издательством «Художественная литература».

Следующее собрание, более полное, в девяти томах, было выпущено тем же издательством в 1962-1967 годах.

В 1990-2000 годах издательством «Художественная литература» было издано юбилейное Собрание сочинений в восьми томах.

Награды и премии

Сталинская премия первой степени (1942) - за роман «Падение Парижа» (1941)
Сталинская премия первой степени (1948) - за роман «Буря» (1947)
Международная Сталинская премия «За укрепление мира между народами» (1952) - первый из всего двух лауреатов-советских граждан
два ордена Ленина (30 апреля 1944, 1961)
орден Трудового Красного Знамени
орден Красной Звезды (1937)
орден Почётного Легиона
медали

Членство в организациях

Вице-президент ВСМ с 1950 года.
Депутат ВС СССР с 1950 года от Даугавпилса, Латвийская СССР.

Семья

Первая жена (1910-1913) - переводчица Катерина (Екатерина) Оттовна Шмидт (1889-1977, во втором браке Сорокина).
- Их дочь - переводчик французской литературы Ирина Ильинична Эренбург (1911-1997), была замужем за писателем Борисом Матвеевичем Лапиным (1905-1941). После трагической гибели мужа удочерила и вырастила девочку:

Он привёз с войны девочку Фаню, на глазах у которой в Виннице немцы расстреляли родителей и сестер. Старшие же братья служили в польской армии. Фаню успел спрятать какой-то старик, но так как это было связано с большим риском, он велел ей: «Беги, ищи партизан». И Фаня побежала.
Эту девочку Эренбург привёз в Москву именно в надежде отвлечь Ирину от горя. И она удочерила Фаню. Поначалу всё было довольно сложно, поскольку девочка плохо говорила по-русски. Изъяснялась на какой-то чудовищной смеси языков. Но потом русским быстро овладела и даже стала отличницей.
Ирина с Фаней жили в Лаврушинском; там же жил и поэт Степан Щипачёв с сыном Виктором. С Виктором Фаня познакомилась ещё в писательском пионерлагере; полудетский роман продолжился в Москве и завершился браком. Мама поступила на филфак в МГУ, но быстро поняла, что это не её, и, поступив в медицинский, стала врачом. Брак продлился недолго - три года. Но я всё-таки успела родиться.

Вторая жена (с 1919 года) - художница Любовь Михайловна Козинцева (1899-1970), сестра кинорежиссёра Григория Михайловича Козинцева, ученица Александры Экстер, Роберта Фалька, Александра Родченко. Приходилась И. Г. Эренбургу двоюродной племянницей.
Двоюродный брат - художник и журналист, участник Гражданской войны Илья Лазаревич Эренбург (1887-1920), сын харьковского зерноторговца Лазаря Гершовича (Григорьевича) Эренбурга, химика, выпускника Харьковского университета (1882); с двоюродным братом и его женой Марией Михайловной супруги Эренбург были дружны в период первой эмиграции в Париж.
Двоюродная сестра - коллекционер, художник и педагог Наталья Лазаревна Эренбург (в замужестве Эренбург-Маннати, фр. Nathalie Ehrenbourg-Mannati; 1884-1979).
Двоюродные брат и сестра (по матери) - врач-гинеколог Роза Григорьевна Лурье и врач-дерматовенеролог Александр Григорьевич Лурье (1868-1954), профессор и заведующий кафедрой дерматовенерологии Киевского института усовершенствования врачей (1919-1949).
Двоюродный брат - Георгий Борисович Эренбург (1902-1967), востоковед-синолог.

Знаменитая фраза

И. Эренбургу принадлежат знаменитые слова: «Увидеть Париж и умереть ».

Оценки современников

Хороший писатель был, талантливый. Но имелось у него какое-то примирение, что ли, со сталинскими методами управления.
Никита Хрущёв. Воспоминания: избранные фрагменты // Никита Хрущёв; сост. А. Шевеленко. - М.: Вагриус, 2007. - 512 с.; ил.

Библиография

Сталин - еженедельная газета 25-й смешанной интербригады. 22 апреля 1937. Передовица Эренбурга

1910 - Стихи - Париж
1911 - Я живу - СПб.: типография товарищества «Общественная польза»
1912 - Одуванчики - Париж
1913 - Будни: Стихи - Париж
1914 - Детское - Париж: типография Рираховского
1916 - Повесть о жизни некоей Наденьки и о вещих знамениях явленных ей - Париж
1916 - Стихи о канунах - М.: типография А. А. Левенсона
1917 - О жилете Семена Дрозда: Молитва - Париж
1918 - Молитва о России - 2-е изд. «В смертный час»; Киев: «Летопись»
1919 - Огонь - Гомель: «Века и дни»
1919 - В звёздах - Киев; 2-е изд. Берлин: «Геликон», 1922
1920 - Лик войны - София: «Российско-болгарское книгоиздательство», 1920; Берлин: «Геликон», 1923; М.: «Пучина», 1924; «ЗиФ», 1928
1921 - Кануны - Берлин: «Мысль»
1921 - Раздумия - Рига; 2-е изд. Пг.: «Неопалимая купина»
1921 - Неправдоподобные истории - Берлин: «С. Эфрон»
1922 - Зарубежные раздумья - Пг.: «Костры»
1922 - О себе - Берлин: «Новая русская книга»
1922 - Портреты русских поэтов. Берлин: «Аргонавты»; М.: «Первина», 1923; М.: «Наука», 2002
1922 - Опустошающая любовь - Берлин: «Огоньки»
1922 - Золотое сердце: Мистерия; Ветер: Трагедия - Берлин: «Геликон»
1922 - Необычайные похождения Хулио Хуренито - Берлин: «Геликон»; М.: «ГИХЛ», 1923,1927
1922 - А все-таки она вертится - Берлин: «Геликон»
1922 - Шесть повестей о легких концах - Берлин: «Геликон»; М.: «Пучина», 1925
1922 - Жизнь и гибель Николая Курбова - Берлин: «Геликон»; М.: «Новая Москва», 1923
1923 - Тринадцать трубок - Берлин: «Геликон»; М.: «Новые вехи», 1924; М.-Л.: «Новелла»,1924
1923 - Звериное тепло - Берлин: «Геликон»
1923 - Трест «Д. Е.» История гибели Европы - Берлин: «Геликон»; Харьков: «Госиздат»
1924 - Любовь Жанны Ней - М.: изд. журнала «Россия»; М.: «Новелла», 1925; М.: «ЗиФ», 1927; Рига, 1927
1924 - Трубка - М.: «Красная Новь»
1925 - Бубновый валет и компания - Л.-М.: «Петроград»
1925 - Рвач - Париж: «Знание»; Одесса: «Светоч», 1927
1926 - Лето 1925 года - М.: «Круг»
1926 - Условные страдания завсегдатая кафе - Одесса: «Новая Жизнь»
1926 - Три рассказа о трубках - Л.: «Прибой»
1926 - Чёрная переправа - М.: «Гиз»
1926 - Рассказы - М.: «Правда»
1927 - В Проточном переулке - Париж: «Геликон»; М.: «Земля и Фабрика»; Рига: «Грамату драугс»
1927 - Материализация фантастики - М.-Л.: «Кинопечать»
1927–1929 - Собрание сочинений в 10-ти томах - «ЗиФ» (вышли всего 7 томов: 1–4 и 6–8)
1928 - Белый уголь или Слёзы Вертера - Л.: «Прибой»
1928 - Бурная жизнь Лазика Ройтшванеца - Париж: «Геликон»; в России роман издан в 1990 году
1928 - Рассказы - Л.: «Прибой»
1928 - Трубка коммунара - Нижний Новгород
1928 - Заговор равных - Берлин: «Петрополис»; Рига: «Грамату драугс», 1932
1929 - 10 Л.С. Хроника нашего времени - Берлин: «Петрополис»; М.-Л.: ГИХЛ, 1931
1930 - Виза времени - Берлин: «Петрополис»; 2-е доп. изд., М.- Л.: ГИХЛ, 1931; 3-е изд., Л., 1933
1931 - Фабрика снов - Берлин: «Петрополис»
1931 - Англия - М.: «Федерация»
1931 - Единый фронт - Берлин: «Петрополис»
1931 - Мы и они (совместно с О. Савичем) - Франция; Берлин: «Петрополис»
1932 - Испания - М.: «Федерация»; 2-е доп. изд. 1935; Берлин: «Геликон», 1933
1933 - День второй - М.: «Федерация» и одновременно «Советская литература»
1933 - Хлеб наш насущный - М.: «Новые Вехи» и одновременно «Советская литература»
1933 - Мой Париж - М.: «Изогиз»
1933 - Москва слезам не верит - Париж: «Геликон»; М.: «Советская литература»
1934 - Затянувшаяся развязка - М.: «Советский писатель»
1934 - Гражданская война в Австрии - М.: «Советская литература»
1935 - Не переводя дыхания - Архангельск: «Севкрайиздат»; М.: «Советский писатель»; 5-е изд., 1936
1935 - Хроника наших дней - М.: «Советский писатель»
1936 - Четыре трубки - М.: «Молодая гвардия»
1936 - Границы ночи - М.: «Советский писатель»
1936 - Книга для взрослых - М.: «Советский писатель»; М.: А/О «Книга и бизнес», 1992
1937 - Вне перемирия - М.: «Гослитиздат»
1937 - Что человеку надо - М.: «Гослитиздат»
1938 - Испанский закал - М.: «Гослитиздат»
1941 - Верность: (Испания. Париж): Стихи - М.: «Гослитиздат»
1941 - Плененный Париж - М.: «Гослитиздат»
1941 - Гангстеры - М.: «Гослитиздат»
1941 - Бешеные волки - М.-Л.: «Военмориздат»
1941 - Людоеды. Путь к Германии (в 2-х книгах) - М.: «Воениздат НКО»
1942 - Падение Парижа - М.: «Гослитиздат»; Магадан: «Советская Колыма»
1942 - Ожесточение - М.: «Правда»
1942 - Огонь по врагу - Ташкент: «Гослитиздат»
1942 - Кавказ - Ереван: «Армгиз»
1942 - Ненависть - М.: "Воениздат"
1942 - Солнцеворот - М.: «Правда»
1942 - Заправилы фашистской Германии: Адольф Гитлер - Пенза: изд. газ. «Сталинское Знамя»
1942 - За жизнь! - М.: «Советский писатель»
1942 - Василиск - ОГИХЛ, Куйбышев; М.: «Гослитиздат»
1942–1944 - Война (в 3-х томах) - М.: «ГИХЛ»
1943 - Свобода - Поэмы, М.: «Гослитиздат»
1943 - Немец - М.: «Воениздат НКО»
1943 - Ленинграду - Л.: «Воениздат НКО»
1943 - Падение дуче- М.: "Госполитиздат"
1943 - «Новый порядок» в Курске - М.: «Правда»
1943 - Стихи о войне - М.: «Советский писатель»
1946 - Дерево: Стихи: 1938–1945 - М.: «Советский писатель»
1946 - Дорогами Европы - М.: «Правда»
1947 - Буря - Магадан: изд.«Советская Колыма» и М.: «Советский писатель»
1947 - В Америке - М.: «Московский рабочий»
1948 - Лев на площади - М.: «Искусство»
1950 - Девятый вал - М.: «Советский писатель», 2-е изд. 1953
1952–1954 - Собрание сочинений в 5-ти томах - М.: ГИХЛ
1952 - За мир! - М.: «Советский писатель»
1954 - Оттепель - в 1956 переиздана в двух частях М.: «Советский писатель»
1956 - Совесть народов - М.: «Советский писатель»
1958 - Французские тетради - М.: «Советский писатель»
1959 - Стихи: 1938 - 1958 - М.: «Советский писатель»
1960 - Индия, Греция, Япония - М.: «Советский писатель»; 2-е изд. М.: «Искусство»
1960 - Перечитывая

Лучшие дня

Четыре четверти пути.

Первые творческие свершения

Западноевропейское интермеццо

Перед войной

В начале второй мировой

Трудно отыскать в истории русской культуры прошлого века фигуру более противоречивую, чем Илья Григорьевич Эренбург - писатель, публицист, общественный деятель, человек, одновременно связанный с самыми различными, противоположными по самой своей сущности культурными, интеллектуальными, политическими, нравственными (или безнравственными) кругами. Поэт по призванию, автор прекрасных лирических стихов, он стал широко известен не поэтическим творчеством, а романами и повестями, которые активно обсуждались критиками и любителями русской прозы уже в 20-е годы, как в СССР, так и в эмиграции. Проза настолько оттеснила поэзию Эренбурга, что о ней просто почти позабыли. Плодовитый и тонкий прозаик, он со временем сосредоточил основное внимание на публицистике. Статьи Эренбурга становились шедеврами этого жанра, тогда как в собственно художественных произведениях он все более чувствовал давление современности, политической злободневности и, как следствие, дефицит времени. Вот лишь один пример. Германские войска вступили в Париж 14 июня 1940 г., а уже в сентябре Эренбург начал писать роман ”Падение Парижа”, первая часть которого была опубликована весной 1941 г. Вполне естественная поспешность не давала романам Эренбурга отлежаться, ”созреть”. Возникало своеобразное смешение жанров: яркая художественная публицистика в статьях, очерковость и журналистский стиль в художественной прозе. В глазах одних читателей и критиков это был недостаток, в глазах других - важное достоинство.

Человек, блестяще знавший и ценивший литературно-художественный модерн, великолепно знакомый с западным миром, его нормами и ценностями, он, несмотря на свои нескрываемые европейские культурные пристрастия и свое еврейство, получал от советских властей официальное разрешение подолгу находиться в Западной Европе в самый разгар холодной войны, раздувания великорусского шовинизма и преследования евреев в СССР. Ему удавалось выходить сухим из воды во время всех кампаний сталинской охоты на интеллигенцию, включая ”большой террор” второй половины 30-х годов и антисемитский поход, связанный с преследованиями Еврейского антифашистского комитета и ”делом врачей” после войны. Более того, этот еврей и космополит по своим убеждениям и художественным вкусам получил Международную Сталинскую премию мира в самый разгар разнузданной антисемитской кампании в СССР, связанной с арестом врачей.

Находившийся под незримым и весьма опасным покровительством ”гения всех времен и народов”, он никогда не стал сталинистом в полном смысле слова, осмеливался не произносить раболепных и позорных восхвалений по адресу диктатора. Вряд ли был вполне справедлив Давид Самойлов, назвавший Эренбурга ”крайне западным флангом сталинизма”. Ведь всего лишь через несколько месяцев после смерти диктатора он написал повесть ”Оттепель”, название которой вошло не только в повседневный лексикон, но и в инструментарий обществоведов всего мира разных направлений в качестве определения того нового периода развития, в который вступила страна. Это определение сохраняется поныне - через полвека.

Творческую деятельность Эренбурга увенчали его мемуары ”Люди, годы, жизнь” - подлинная летопись эпохи, честный, хотя и субъективный рассказ о пережитом, исключительно ценный источник для познания человеческой комедии, называемой историей, который читается с неослабевающим интересом.

У Владимира Высоцкого есть стихотворение-песня ”Канатоходец” со словами:

Посмотрите, - вот он без страховки идет.

Чуть правее наклон - упадет, пропадет!

Чуть левее наклон - все равно не спасти...

Но, должно быть, ему очень нужно пройти

Четыре четверти пути.

Сказанное Высоцким можно было бы отнести к огромному числу людей, переживших сталинскую тиранию. Но к Эренбургу относились они в особой степени.

Одна из загадок Эренбурга - в том, что он смог занять столь высокое положение в официальном советском истеблишменте, совершенно не отказываясь, более того, многократно подчеркивая свое еврейство. Не только сохранив отцовскую фамилию, но и никогда не пользуясь псевдонимами, он, правда, русифицировал свои имя и отчество (зарегистрирован при рождении он был как Элияху Хиршевич), но это было сделано тогда, когда официальным антисемитизмом в СССР еще и не пахло (не было тогда и самого СССР!), и только с целью облегчить общение.

Имя, творчество, общественная деятельность Эренбурга - в памяти нескольких поколений советских граждан 20-60-х годов. С трагическими судьбами евреев в годы второй мировой войны, с их выживанием во времена откровенного разгула советского антисемитизма, да и трусливого, замаскированного преследования носителей ”пятого пункта” после ухода в небытие кровавого диктатора Эренбург был связан сильнее, нежели любой другой советский общественный деятель-еврей той сравнительно недавней эпохи. Об этой связи и пойдет речь ниже, после краткого рассказа о жизни и деятельности Эренбурга до конца 30-х годов.

Первые творческие свершения

Элияху Эренбург родился в Киеве 14 (27) января 1891 г. в семье механика, через пять лет переехавшего в Москву, где он получил должность управляющего пивоваренным заводом. Мальчика удалось устроить в Первую гимназию, считавшуюся одной из лучших в древней столице. В своем классе он был единственным евреем и сразу же почувствовал, что такое антисемитизм. Он ощущал враждебность многих одноклассников, но в то же время их сильное бытовое и культурное влияние. Поездки на лето к деду в Киев, в сугубо еврейскую среду, в какой-то мере поддерживали у него дух предков, но постепенно киевские каникулы становились ”путешествиями в чужой мир”, как он писал через десятки лет в своих воспоминаниях. Поездки в Киев оказывались все более редкими и потому, что мать Ильи, ездившая на лечение в Германию, стала брать его с собой, и здесь он жадно впитывал новые, западноевропейские впечатления. Под влиянием трех различных культурных миров - русского, еврейского, западноевропейского - Илья становился космополитом и бунтарем.

Гимназист примкнул к большевикам, был изгнан из школы, несколько раз подвергался кратковременным арестам. Бесспорное влияние на него в эти годы оказал товарищ по гимназии Николай Бухарин, позже ставший одним из виднейших большевиков, который, полностью сохраняя все отвратительные черты этой касты, в то же время был намного образованнее, чем другие партбоссы.

В конце концов, отец добился для юного Ильи разрешения на выезд за границу, и в 1908 г. он впервые очутился в Париже, который оставался его любимым городом в течение всей жизни. Илья стал завсегдатаем Латинского квартала, где познакомился со многими бунтующими против консервативного искусства художниками, музыкантами, писателями. Среди них были и те, кто вскоре стал всемирно известными, например Амедео Модильяни и Диего Ривера.

Илья стал писать стихи, пытался найти приемлемое для себя религиозное вероучение (он подумывал даже об уходе в монастырь), но вскоре от этого отказался. В 1910 г. в Париже вышел первый поэтический сборник Эренбурга, вслед за которым, уже в России, почти каждый год выходили новые томики стихов, привлекавшие внимание критики. В годы первой мировой войны поэт стал сотрудничать в русской прессе. По поручению газет ”Биржевые ведомости” и ”Утро России” он выезжал на Западный фронт. У него возникло стойкое отвращение к военному кровопролитию вообще, которое через много лет вновь даст о себе знать, правда, с совершенно другой морально-идеологической окраской, во время советско-германской войны и после ее окончания. Илья Эренбург возвратился в Россию после Февральской революции, в июле 1917 г. Он сблизился с молодой жительницей Петрограда Екатериной, вскоре стал отцом очаровательной дочки Ирины, но на ее маме так и не женился. Илья пытался наблюдать за судьбоносными событиями в России как бы извне, но большевистский переворот воспринял сугубо отрицательно, назвал его катастрофой для России, пытался эмигрировать. Из этой затеи ничего не получилось, и в 1918 г. Эренбург выехал в Полтаву, где умирала его мать. После ее кончины в поисках хотя бы отчасти спокойного места он перебрался в Киев, где жили многие его родственники.

Но Украина времен гражданской войны была отнюдь не тихим пристанищем. Киев часто переходил из рук в руки: гетмана Скоропадского сменили петлюровцы, затем большевики, в 1919 г. установилась власть Добровольческой армии Деникина, которую вновь заменили большевики, в 1920 г. город ненадолго оккупировали поляки. Каждый раз смена власти сопровождалась грабежами, убийствами, насилиями, избиениями. Нередкими были кровавые еврейские погромы. В газете ”Киевская жизнь” Эренбург писал: ”Если бы еврейская кровь лечила, Россия была бы теперь цветущей страной. Но кровь не лечит, она только заражает воздух злобой и раздором”.

В Киеве Эренбург женился на художнице Любови Козинцевой, творчество которой позже во многом влияло на его художественные вкусы. С большим трудом в 1920 г. Илья и Любовь перебрались в Москву, а в начале следующего года при помощи Бухарина, уже ставшего одним из сильнейших мира сего, он выхлопотал полуфиктивное направление в заграничную командировку, а вместе с ним и заграничный паспорт.

Западноевропейское интермеццо

Вновь оказавшись в Западной Европе (Франция, Бельгия, Германия), Эренбург впервые попробовал свои силы в прозаическом художественном творчестве. Уже в 1922 г. он выпустил в свет первый роман, название которого заняло бы, пожалуй, строк десять, но который известен по первым словам его заголовка ”Необычайные похождения Хулио Хуренито”. Это философское произведение сочетало публицистику с поэзией, человеческие отношения рассматривались на фоне всеобщего мирового хаоса, герои были своеобразными масками, представлявшими то какой-то народ, то общественный слой. В числе героев было и лицо по имени Илья Эренбург, который воплощал еврейский мир.

Одно место из ”Хуренито” до ужаса предрекало грядущий через два десятилетия Холокост. В романе говорилось: ”В недалеком будущем состоятся торжественные сеансы уничтожения иудейского племени в Будапеште, Киеве, Яффе, Алжире и во многих иных местах. В программу войдут, кроме излюбленных уважаемой публикой традиционных погромов, также реставрирование в духе эпохи: сожжение иудеев, закапывание их живьем в землю, опрыскивание полей иудейской кровью и новые приемы, как-то: ”эвакуация”, ”очистка от подозрительных элементов” и пр., и пр. О месте и времени будет объявлено особо. Вход бесплатный”. Просто оторопь берет - кажется, что Эренбург прочитал Ваннзейский протокол об ”окончательном решении” еврейского вопроса более чем за двадцать лет до его возникновения! Некоторые критики считают ”Хуренито” лучшим прозаическим художественным произведением Эренбурга, вершиной его творчества.

Писатель продолжал создавать новые рассказы, стихотворения, очерки. В 1923 г. появился роман ”Жизнь и гибель Николая Курбова”, герой которого утрачивает индивидуальность, превращается в винтик революционного механизма и кончает самоубийством в результате конфликта между его романтической преданностью женщине и суровыми обязанностями чекиста. Так Эренбург внес свой вклад в художественное исследование тоталитаризма, следуя примеру романа Евгения Замятина ”Мы”.

В 1924 г. И.Эренбург побывал в СССР, где выступил с лекциями о литературе, о западноевропейской культуре. В том же году он выехал в Париж, который оставался фактически местом его постоянного жительства до 1940 г. Лишь иногда он, сохранив советское гражданство, посещал Москву и другие города СССР. Одна за другой появлялись новые книги - романы, сборники статей и даже историческая публицистика - книга ”Заговор равных”, посвященная заговору во Франции в конце XVIII века, организованному коммунистом-утопистом Гракхом Бабефом.

Во многих произведениях Эренбурга звучали еврейские мотивы. Привлек внимание опубликованный в 1927 г. очерк ”Ложка дегтя”, в котором он воспевал скептицизм как важнейший двигатель культурного развития общества. Евреи - скептики, несущие дух вечного сомнения и поиска. Именно поэтому так велик их вклад в мировую культуру, рассуждал писатель. Евреи были героями и следующих его романов - ”В Проточном переулке” и ”Бурная жизнь Лазика Ройтешванеца”. Интересно, что приключения Лазика, его передвижения по территории СССР были тем фоном, который позволил Эренбургу не просто пройтись критическим пером, а издевательски высмеять самых разнообразных носителей советских реалий - бюрократов, судебных чиновников, творящих расправу в угоду политической конъюнктуре, наконец, писателей и литературных критиков, озабоченных собственным выживанием и стремившихся к обогащению.

Просоветский поворот

Примерно на рубеже 20-30-х годов в общественно-эстетических позициях Ильи Эренбурга наметились, а в течение последовавшего десятилетия приобрели устойчивый характер принципиально новые черты. В конечном итоге они сводились к тому, что, сохраняя некую духовно-политическую автономию, не вступая на путь восхваления ”социалистического строительства” и тем более советского самодержца Сталина, Эренбург стал одобрять, хотя и с оговорками, политику властных структур СССР, прежде всего на международной арене. Можно не сомневаться, что это отнюдь не было связано с насильственной кровавой коллективизацией, и уж тем более не с нагнетанием режима страха и послушания, который все более внедрялся во все сферы жизни. Писатель находил возможности фиксировать внимание на тех сторонах, которые соответствовали его чувствам и убеждениям, игнорируя другие, вызывавшие его неприязнь или отвращение. Жизнь учила его ловкой дипломатии и увертливости.

Эренбург с глубокой тревогой наблюдал, как рвались к власти в Германии нацисты, как робко отступали перед их напором демократические партии, как население этой великой страны, давшей миру сокровища культуры, все более оказывается во власти сил мрака, средневековья, бешеного антисемитизма. Если прибавить к этому, что с российской эмиграцией в Западной Европе Эренбург никогда не сомкнулся, а продолжение свойственной ему сдержанно- критической линии в отношении СССР могло закрыть дорогу на родину, к которой он тяготел, то выбор писателя становится еще более объяснимым. Правда, мы, видимо, до конца не узнаем всех внутренних мотивов его решения. Эта тема в отличие от других почти не затронута в мемуарах ”Люди, годы, жизнь”. В начале 30-х годов вышли в свет романы писателя ”Единый фронт” и ”Фабрика снов”, в которых подвергался критике западный капитал, а затем, после посещения СССР в 1932 г., и. роман ”День второй”, посвященный советской действительности, которая теперь представала в значительно более благородном, чем в предыдущих произведениях, обличье.

Приход нацистов к власти в Германии в январе 1933 г. завершил трансформацию Эренбурга, превращение его в советского писателя, носителя ”социалистического реализма”, хотя и продолжавшего жить в Париже.

Документально его новая ориентация зафиксирована письмом Сталину от 13 сентября 1934 г. из Одессы. В письме предлагалось изменить характер просоветской и прокоммунистической Международной организации революционных писателей (МОРП), превратив ее в объединение широких кругов зарубежной творческой интеллигенции, выступавшей против фашизма и в поддержку СССР. Заметим, что вслед за коммунистической пропагандой Эренбург весьма расширительно понимал термин ”фашизм”, подводя под эту рубрику не только итальянский режим Муссолини, но и германский национал-социализм и другие правонационалистические течения. В письме обращают на себя внимание не только его существо, но и некоторые речевые обороты, да и сам характер аргументации. Письмо должно было выглядеть почтительным, но не пресмыкательским, деловым, но без излишних подробностей. Проявив себя хорошим психологом, Эренбург рассчитывал, что именно такой стиль понравится Сталину, на покровительство которого он явно рассчитывал. А риск, безусловно, был. Ведь письмо писалось не из-за рубежа, а внутри страны. Вполне элементарно ”вождь” мог закрыть для писателя границу - точно так же, как в это же самое время он закрыл границу назад, в Англию, академику Капице.

”Я долго колебался, должен ли я написать Вам это письмо, Ваше время дорого не только Вам, но и всем нам. Если я все же решился написать Вам, то это потому, что без Вашего участия вопрос об организации близких нам литератур Запада и Америки вряд ли может быть разрешен”. Назвав имена около 30 зарубежных писателей, которые могли бы войти в проектируемую организацию, Эренбург завершил свое письмо словами: ”Простите, уважаемый Иосиф Виссарионович, что я у Вас отнял столько времени, но мне кажется, что и помимо нашей литературной области такая организация теперь будет иметь общеполитическое боевое значение”.

Эффект письма был, видимо, еще более существенным, чем ожидал писатель. Поправляя в это время здоровье на юге, Сталин продолжал вникать в дела своего владения, работая щупальцами, вытянутыми далеко за его пределы. На отдыхе он прочитал письмо Эренбурга, и уже 23 сентября отписал Кагановичу, вершившему во время отдыха ”вождя” дела в Москве: ”Прочитайте письмо т.Эренбурга. Он прав. Надо ликвидировать традиции РАПП (Российская ассоциация пролетарских писателей - Г.Ч.) в МОРПе. Это необходимо. Возьмитесь за это дело вместе со Ждановым. Хорошо бы расширить рамки МОРП: (а) борьба с фашизмом, (б) активная защита СССР и поставить во главе МОРПа т.Эренбурга. Это большое дело. Обратите на это внимание”. Иначе говоря, Сталин повторил внесенные Эренбургом предложения, назвал его товарищем и решил доверить ему, беспартийному литератору, высокий, по существу дела не только партийный, но и международный пост. Через несколько дней последовал раболепный ответ Кагановича: ”Полностью согласен с Вашим предложением о МОРП и Эренбурге”. Имя Эренбурга упоминалось в положительном контексте и в следующих письмах.

В том же году Эренбург был включен в Президиум Правления Союза советских писателей. Что же касается реорганизации прокоммунистического МОРП в более широкое объединение под руководством Эренбурга, то из этого ничего не получилось - писатели Запада не желали впрягаться в телегу, которой явно стремился управлять советский кучер. Однако именно Эренбург стал инициатором проведения двух международных конгрессов писателей в защиту культуры, которые состоялись в 1935, 1937 гг. в Париже и Мадриде и носили ярко выраженную антинацистскую окраску.

Перед войной

Когда в 1936 г. вспыхнула гражданская война в Испании, Эренбург отправился в эту страну в качестве военного корреспондента советской газеты ”Известия”. Почти три года провел он среди испанских республиканцев. Как и корреспондент ”Правды” Михаил Кольцов, он проявил мужество, хладнокровие, решительность. Обоих журналистов часто можно было увидеть на передовых позициях, в беседах с испанскими бойцами и солдатами интернациональных бригад, приехавшими для того, чтобы сражаться с мятежниками, итальянскими и германскими интервентами. Эренбург быстро овладел испанским языком, причем настолько, что мог общаться даже с крестьянами в глухих районах страны.

Страстный стиль корреспонденций, пронизанных ненавистью к реакции, к фашизму и нацизму, яркие образы и достоверные факты, блестящий язык - все это вывело Эренбурга не просто в первый ряд советской журналистики, но превратило его в зарубежного корреспондента № 1, влияние которого чувствовалось во всей Западной Европе. Его статьи под крупными заголовками перепечатывали самые авторитетные издания многих стран.

Эренбург покинул Испанию в начале марта 1939 г., буквально за несколько дней до вступления войск мятежного генерала Франко в Мадрид. Испанский цикл и в тематическом, и в жанровом, и в стилистическом отношениях во многом предопределил характер публицистики Эренбурга времен советско-германской войны.

Когда в ноябре 1938 г. в Германии прошла волна опустошительных еврейских погромов, получивших название ”хрустальной ночи”, Эренбург, хотя он и писал в это время почти исключительно об Испании, поднял свой голос, опубликовав в ”Известиях” яркие статьи ”Антисемитское бешенство германских фашистов” и ”Законодательство погромщиков”.

Эренбург возвратился в Париж, пользуясь уже международной известностью. Но сразу по прибытии он получил через советское посольство официальное сообщение, что, хотя он и остается в штате ”Известий” и будет получать заработную плату, статьи его более печататься не будут, а сданная в набор книга об Испании не будет опубликована. Эта информация весьма, разумеется, огорчила писателя, но отнюдь его не удивила. Только что прошел XVIII съезд ВКП(б), на котором Сталин в отчетном докладе произнес несколько фраз, которые для многих прозвучали как общие места, но опытными политическими наблюдателями, в том числе Эренбургом, были восприняты однозначно - советский диктатор предлагает примирение своему германскому собрату Гитлеру. Когда же в начале мая 1939 г. появилось сообщение о снятии еврея М.М.Литвинова с поста наркома иностранных дел и назначении на этот пост по совместительству главы правительства В.М.Молотова, Эренбургу полностью стало ясно, что готовится сделка Сталина-Гитлера, которая и свершилась 23 августа в форме советско-германского договора о ненападении. Как и все люди, за исключением горстки боссов в Берлине и Москве, Эренбург понятия не имел о подписанном одновременно дополнительном секретном протоколе, разделившем восточную Европу на германскую и советскую сферы, но последующие события убедили его в том, что одним только миролюбивым пактом дело отнюдь не ограничилось.

В начале второй мировой

Начало второй мировой войны застало Илью Эренбурга во Франции. Понимая, что в реально создавшихся условиях антигитлеровская проза никак не может рассчитывать на публикацию в СССР, он все же стал готовить материал для нового романа, на этот раз посвященного предвоенной и военной Франции, французскому нацизму и борьбе против него. Пока, правда, это были лишь черновые наброски. Деятельный и всегда занятый Илья Григорьевич теперь вдруг на целый год оказался не у дел. Он с ужасом наблюдал развертывание совместных агрессивных действий Германии и СССР против Польши, дальнейшие акты захвата независимых европейских стран обоими хищниками.

Когда 14 июня 1940 г. немецкие танковые колонны вступили в опустевший Париж, объявленный открытым городом, Эренбург воочию увидел тех, кого он считал величайшими врагами человечества. Хотя он был евреем, неприятностей у него не было, - Эренбург был официальным лицом, обладавшим паспортом дружественного еще Германии государства. Почти полтора месяца он наблюдал за поведением оккупантов в поверженной французской столице. В конце июля он поездом выехал в СССР, получив возможность, таким образом, хотя бы из окна вагона увидеть Германию, содрогавшуюся в восторженном оргазме победителя.

Официальная Москва была настроена вроде бы мирно, но за этим внешним успокоением чувствовались скрытая нервозность, опасения, что успехи ”наших заклятых друзей” слишком велики и неожиданны. Слова по поводу ”заклятых друзей” Эренбург, как он позже писал, произносились в советской столице неоднократно многими людьми. В сентябре 1940 г. замысел нового романа, который был назван ”Падение Парижа”, стал воплощаться в жизнь. Роман по частям передавался в журнал ”Знамя”, но в редакции писателя предупредили, что в ”инстанции”, или в ”высших кругах” к его замыслу относятся неодобрительно. Это было время, которое он позже назвал ”частичной немилостью”.

Но уже в начале 1941 г. ей на смену пришла вначале, так сказать, ”сдержанная милость”, а вслед за ней и официальное признание,. Настроение в кремлевских кабинетах постепенно менялось, хотя и с возвратами назад, отношение к Германии ухудшалось. Недавний, ноябрьский визит Молотова в Берлин не дал результатов. Сталин то высказывался за сдерживание Гитлера, то выражал желание примкнуть к агрессивному блоку Германии, Италии и Японии. Редакцию журнала ”Знамя” ,известили в ЦК, что она может начать публикацию ”Падения Парижа”. Когда же 24 апреля Эренбургу позвонил Сталин и высказал удовлетворение прочитанным, Илья Григорьевич мигом превратился в одного из патриархов советской литературы. Правда, отдельным изданием ”Падение Парижа” было опубликовано уже после нападения Германии на СССР, но с 24 апреля перед Эренбургом вновь открыли двери все издательства. Спешно был опубликован его поэтический сборник ”Верность”, в который, в частности, вошли стихи, посвященные трагическим судьбам европейского еврейства.

Осмелевший Эренбург стал высказывать критические замечания по адресу Германии, в частности мнение, что она готовит нападение на СССР. Но на этот раз официальным кругам его суждения пришлись явно не по вкусу. Эренбургу передали антисемитское суждение ”одного весьма высокопоставленного лица”: ”Людям некоторой национальности не нравится наша внешняя политика. Это понятно. Но пускай они приберегут свои чувства для домашних”. В мемуарах Эренбург писал, что он не знал, чьи это были слова, но скорее всего он скрыл авторство. Можно полагать, что имелся в виду В.М.Молотов, так как именно он был основным проводником сталинской внешней политики. Это предположение подкрепляется тем, что как раз в это время Эренбург попросил приема у Молотова, чтобы сообщить ему свои соображения о перспективах войны, но вместо ”каменной задницы”, как называли Молотова даже в высоких партократических кругах, его принял заместитель наркома С.А.Лозовский. Уже пожилой еврей, когда-то меньшевик, позже перешедший на сторону большевиков, Лозовский, чудом избежавший расправы во время ”большого террора” (он будет главным подсудимым на закрытом судебном процессе по делу Еврейского антифашистского комитета и расстреляют его лишь за несколько месяцев до смерти Сталина), был не тем деятелем, кто мог бы хоть как-то повлиять на характер советской внешней политики. Выслушав доводы Эренбурга, он бесстрастно произнес: ”Мне лично это интересно... Но вы ведь знаете, что у нас другая политика”.

У Владимира Высоцкого есть стихотворение-песня ”Канатоходец” со словами:

Посмотрите, - вот он без страховки идет.

Чуть правее наклон - упадет, пропадет!

Чуть левее наклон - все равно не спасти...

Но, должно быть, ему очень нужно пройти

Четыре четверти пути.

Первые творческие свершения

Западноевропейское интермеццо

Просоветский поворот

Эренбург по Эренбургу
Штаркман Анатолий 27.08.2007 12:43:24

"Люди, годы, жизнь". Эренбург по Эренбургу.

Многие из моих сверстников оказались под колёсами времени. Я выжил – не потому, что был сильнее или прозорливее, а потому, что бывают времена, когда судьба человека напоминает не разыгранную по всем правилам шахматную партию, но лотерею.

Мне хотелось бы любящими глазами оживить несколько окаменелостей былого; да и приблизить себя к читателю: любая книга – исповедь, а книга воспоминаний – это исповедь без попыток прикрыть себя тенями вымышленных героев.

Так и в жизни…. В поисках за правдой, люди делают два шага вперёд, шаг назад. Страдания, ошибки и скука жизни бросают их назад, но жажда правды и упрямая воля гонят вперёд и вперёд.

… И если человек за одну жизнь много раз меняет свою кожу, почти как костюмы, то сердца он всё же не меняет – сердце одно.

Отец мой, будучи неверующим, порицал евреев, которые для облегчения своей участи принимали православие, и я с малых лет понял, что нельзя стыдится своего происхождения.

…Менее всего я мог себе представить, что в книге о прожитой жизни мне придётся посвятить столько горьких страниц тому вопросу, который в начале века мне казался пережитком, обречённым на смерть.

… Воля, пожалуй, стала обременительным свойством.

"Хуренито" я написал в тридцать лет, а рассказывал о той осени, когда мне было тринадцать. Я тогда не слыхал об Экклезиасте, но мне смертельно хотелось расшвырять побольше камней. Кончилась пора детства – наступал пятый год.

Гимназия воспитала во мне чувство товарищества; никогда мы не думали, прав или не прав провинившийся, мы его покрывали дружным ответом: Все! Все!

Говорят, что иногда человек не узнаёт себя в зеркале. Ещё труднее узнать себя в мутном зеркале прошлого".

В 1907 году я жаждал стать барабанщиком и трубачом для того, чтобы в 1957 году написать "в оркестре существуют не только трубы и барабаны…".

Я говорил о примирении, но говорил о нём непримиримо.

Я менее всего склонен теперь попытаться оправдать или приукрасить своё прошлое. Но вот сущая правда: я не мечтал о славе. Конечно, мне хотелось, чтобы мои стихи похвалил один из тех поэтов, которые мне нравились; но ещё важнее было прочитать кому-нибудь, только что написанное.

Многое из моих прошлых мыслей мне теперь представляются неправильными, глупыми, смешными. А вот то, почему я начал писать стихи, мне кажется правильным и теперь.

В театры мы ходили редко, не только потому, что у нас не было денег, - нам приходилось самим играть в длинной запутанной пьесе; не знаю, как её назвать – фарсом, трагедией или цирковым обозрением; может быть, лучше всего к ней определение, придуманное Маяковским, - "мистерия – буфф".

Есть белые ночи, когда трудно определить происхождение света, вызывающего волнение, беспокойство, мешающего уснуть, благоприятствующего влюблённым, - вечерняя это заря или утренняя? Смешение света в природе длится недолго – полчаса, час. А история не торопится. Я вырос в сочетании двойного света и прожил в нём всю жизнь – до старости….

Удивительно, как действует на человека любая обида, если она внове! Потом он к ней привыкает. А привыкает он решительно ко всему: к нищете, к тюрьме, к войне.

Как ни старались "Биржевые ведомости" придать моим статьям пристойный характер, чувствовалось, что я ненавижу войну.

Я запомнил его (Пикассо) фразу: "Коммунизм для меня тесно связан со всей моей жизнью как художника…". Над этой связью не задумываются враги коммунизма. Порой она кажется загадочной и для некоторых коммунистов.

Мне всё же повезло! Я встретил в моей жизни некоторых людей, которые определили облик века. Я видел не только туман и шторм, но и тени людей на капитанском мостике.

В Париже я плохо жил, и всё-таки я люблю этот город. Я приехал сюда мальчишкой, но я знал тогда, что мне делать, куда идти. Теперь мне двадцать шесть лет, я многому научился, но ничего больше не понимаю. Может быть я сбился с пути?...

Я походил на ягнёнка, отбившегося от стада, о котором писал Де Белле: ведь когда я уехал из России, мне не было и восемнадцати лет. Как приготовишка, я готов был учиться грамоте; спрашивал всех, что происходит, но в ответ слышал одно: «Этого никто не понимает…»

Алексей Николаевич Толстой мрачно попыхивал трубкой и говорил мне: «Пакость, ничего нельзя понять, все спятили с ума…»
Алексей Николаевич уверял, что я похож на мексиканского каторжника.
Очевидно, «мексиканский каторжник» оказался при проверке заурядным русским интеллигентом… Я говорю это не для того, чтобы каяться или оправдываться: мне хочется объяснить моё состояние в 1917-1918 годы. Конечно, теперь я вижу всё куда яснее, но гордиться здесь нечем – задним умом крепок каждый.

В 1821 году автор «Хулио Хуринито» так описывал переживания персонажа, именуемого в романе «Ильей Эренбургом»: «Я проклинал своё бездарное устройство; одно из двух: надо было вставить другие глаза или убрать эти никчемные руки. Сейчас под окном делают не мозгами, не вымыслом, не стишками, нет, делают руками историю…

Я не могу сказать, что я всегда чуждался политики, точнее – действия: я начал с подпольной работы, потом в зрелом возрасте, не раз оказывался участником событий; в дальнейших частях моих воспоминаний политические события будут не раз заслонять книги или холсты. Но в 1917 году я оказался наблюдателем, и мне понадобилось два года для того, чтобы осознать значение Октябрьской революции. Для истории два года – ничтожный срок, но для человеческой жизни это много смутных дней, сложных раздумий и простой человеческой боли.

… В сорок шесть лет линия жизни мне была куда яснее, чем в двадцать шесть… Я знал, что нужно уметь жить, сжав зубы, что нельзя подходить к событиям, как к диктовке, только и делая, что подчёркивая ошибки, что путь в будущее не накатанное шоссе.

В течении форм есть связь, и классические образцы не страшны современным мастерам. У Пушкина и Пуссена можно учиться. «Вещь» (название журнала) прошлого в прошлом, она зовёт делать современное в современном…

Идолы отжили свой век не только в религии, но и в искусстве. Вместе с почитанием икон умерло иконоборчество. Но разве от этого может исчезнуть стремление сказать новое по-новому?
… Достойнее писать каракулями своё, чем каллиграфически переписывать прописи прошлого.
Мне кажется, что колхозники, изображаемые в манере академической (болонской) школы, мало кого могут порадовать и нельзя передать ритм второй половины двадцатого века тем изобилием придаточных предложений, которым блистательно пользовался Л. Н. Толстой.

На Крещатике я впервые услышал боевой клич: «Бей жидов, спасай Россию». Евреев они убили немало, но своей, старой России, не спасли.

Я ещё не понимал всего значения событий, но, несмотря на различные беды того времени, мне было весело

Наши внуки будут удивляться,
Перелистывая страницы учебника:
«Четырнадцатый… семнадцатый, девятнадцатый…
Как они жили?.. бедные, бедные!..»

Есть воспоминания, которые радуют, приподымают, видишь порывы, доброту, доблесть. Есть и другие… Напрасно говорят, что время исцеляет; конечно, раны зарубцовываются, но вдруг эти старые раны начинают ныть, и умирают они только с человеком.

В ту зиму я болел и мало кого видел – многие друзья не хотели со мной встречаться: кто побаивался, а кто сердился – дружба дружбой, политика политикой.

Увидев снова Москву, я изумился. В 1924 году я писал: «Не знаю, что выйдет из этой молодёжи – строители коммунизма или американизированные специалисты; но я это новое племя, героическое и озорное, способное трезво учиться и бодро голодать, голодать не как в студенческих пьесах Леонида Андреева, а всерьёз, переходить от пулемётов к самоучителям и обратно, племя, гогочущее в цирке и грозное в скорби, бесслёзное и заскорузлое, чуждое влюбленности и искусства, преданное точным наукам, спорту, кинематографу. Его романтизм не в творчестве потусторонних мифов, а в дерзкой попытке изготовлять мифы взаправду, серийно – на заводах; такой романтизм оправдан Октябрём и скреплён кровью семи революционных лет».
Я был старше их всего на десять- двенадцать лет, но смена поколений была резкой. Моими сверстниками были Маяковский, Пастернак, Цветаева, Федин, Мандельштам, Паустовский, Бабель, Тынянов.

Недавно я разыскал в библиотеке полуистлевший номер однодневной литературной газеты «Ленин», вышедшей в день похорон Владимира Ильича.
Мои давние слова о значении Октября, противопоставление трудного пути России духовному оскудению Запада, мне кажутся правильными и теперь.

Я был молодым беспартийным писателем; для одних «попутчиком», для других - «врагом», а в действительности – обыкновенным советским интеллигентом, сложившимся в дореволюционные годы. Как бы нас не ругали, как бы ни косились на наши рано поседевшие головы, мы знали, что путь советского народа – наш путь.

Вряд ли в 1924 году можно было предвидеть, что фашизм, перекочевав из полупатриархальной Италии в хорошо организованную Германию, уничтожит 50 миллионов душ и покалечит жизнь нескольких поколений.

Горбун Юзик спрашивает старого нищего:
«- Так почему же вас, преподавателя латыни, выбросили на улицу? Одно из двух – или вы правы, или они.
- Я был прав. Это прошедшее время. Они правы – это настоящее. А дети, играющие погремушками, будут правы: футурум…

Проточный переулок никак не походил на розариум. А я, будучи щетинистым человеком, но право же не свиньёй, терзался от грязи. Частенько мне бывало холодно на свете; я искал сердечности, теплоты. На берегу Москвы-реки летом цвели злосчастные цветы пустырей, затоптанные, заваленные нечистотами, - лютики, одуванчики. И эти цветы я хотел изобразить.
С прошлым не стоит спорить, но над ним стоит задуматься – проверить, почему написанные страницы столько раз оказывались бледнее, мельче тех, что в бессонные ночи мерещились автору.

Всё это я понял не в 1926 году, а много позднее: человек учится до самой смерти. С.494
В книге о моей жизни, о людях, которых я встретил, много грустных, подчас трагических развязок. Это не болезненная фантазия любителя «чёрной литературы», а минимальная порядочность свидетеля. Можно перекроить фильм, можно уговорить писателя переделать роман. А эпоху не перекрасишь, она была большой, но не розовой…

В 17 лет я старательно штудировал первый том «Капитала». Позднее, когда я писал «Стихи о канунах», а ночью работал на товарной станции Вожирар, я возненавидел капитализм; это была ненависть поэта и люмпен-пролетария.

Бессмысленность строя. Я рад, что я это понял и продумал на пороге тридцатых годов. Одним из самых горьких испытаний для меня был конец 1937 года, когда я приехал прямо из-под Теруэля в Москву.

В 1931 году я почувствовал, что я не в ладах с самим собой.

В 1931 году я понял, что судьба солдата не судьба мечтателя и что нужно занять своё место в боевом порядке. Я не отказывался от того, что мне было дорого, ни от чего не отрекался, но знал: придётся жить, сжав зубы, научиться одной из самых трудных наук – молчанию.

Летом и осенью 1932 года я много колесил по Советскому Союзу.

Я сказал, что металл Кузнецка помог нашей стране отстоять себя в годы фашистского нашествия.

Я назвал свою повесть «День второй». По библейской легенде, мир был создан в шесть дней. Дочитав последнюю страницу, Бабель сказал «вышло».

Приехав на несколько недель в Советский Союз, он сразу подружился с нашими режиссёрами, говорил: «Да какой я Люис Майльстоун? Я Лёня Мильштейн из Кишинёва.

Я понял, что победа Гитлера не была одиноким, изолированным событием. Рабочий класс был повсюду разъединён, измучен страхом перед безработицей, сбит с толку, ему надоели и посулы и газетная перебранка.

В статье для "Известий" я писал: "Поймут ли наши внуки, что значило жить в одно время с фашистами? Вряд ли на жёлтых полуистлевших листочках останутся гнев, стыд, страсть. Но, может быть, в высокий полдень другого века, полный солнца и зелени, ворвётся на минуту молчание – это будет наш голос.

Вспоминая некоторые московские впечатления, все эти овации и огульные обвинения, я писал в "Книге о взрослых": "Я знаю, что люди сложнее, что я сам сложнее, что жизнь не вчера началась и не завтра кончится, но иногда нужно быть слепым, чтобы видеть".

"Книгу для взрослых" сначала напечатали; потом решили выпустить отдельным изданием; издавали долго – шёл 1937 год, когда забота о деревьях была предоставлена не садовникам, а лесорубам. Из книги изымали целые страницы с именами, ставшими неугодными.

Может быть, в 1935 году я слишком рано взялся за рассказ о моей жизни: недостаточно знал и людей, и самого себя, порой принимал временное, случайное за главное. В основном я и теперь согласен с автором "Книги для взрослых", но война в ней описана не ветераном, а человеком среднего возраста, среднего опыта, который едет в тёмной теплушке на фронт и рисует себе предстоящие битвы.

Мне трудно сейчас описать Испанию в далёкую весну (1936 года): я пробыл в ней всего две недели, а потом в течение двух лет видел её окровавленной, истерзанной, видел те кошмары войны, которое не снились Гойе; в распри земли вмешалось небо; крестьяне ещё стреляли из охотничьих ружей, а Пикассо, создавая "Гернику" уже предчувствовал ядерное безумье.

В Эскалоне, в Мальпике, в окрестностях Толедо я видел крестьян, восторженно повторявших: "Земля!" Старики верхом на осликах подымали кулаки, девушки несли козлят, парни ласкали старые, невзрачные винтовки.

Французские Пиренеи издавна казались стеной, за которой начинается другой континент. Когда на испанский престол взошёл внук Людовика 14, французский король, будто в восторге воскликнул: Пиренеев больше нет!" Пиренеи, однако, остались. И вот в апреле 1936 года я их не заметил: люди так же поднимали кулаки, на станциях можно было увидеть те же надписи "Смерть фашизму!", а в поезде перепуганные обыватели вели знакомые разговоры о том, что нужно обуздать бездельников. Франция вдохновлялась примером Испании.
Я радовался со всеми: после Испании – Франция! Теперь ясно, что Гитлеру не удастся поставить Европу на колени. Наше дело побеждает – революция переходит в наступление". Эти мысли ещё не омрачались ни потерей близких и друзей, ни испытаниями, на пороге которых мы стояли. Весну 1936 года я вспоминаю, как последнюю лёгкую весну моей жизни.

В первые месяцы испанской войны я уделял мало времени моим обязанностям корреспондента "Известий". Меня отталкивала роль наблюдателя, хотелось чем-то помочь испанцам.

В Мадрид приехал первый советский посол М. И Розенберг…. Марселя Израилевича давно уже нет в живых: он стал одной из жертв произвола. Людей вырубали….

Трудно себе представить первый год испанской войны без М.И. Кольцова. Для испанцев он был не только знаменитым журналистом, но политическим советником. В своей книге "Испанский дневник" Михаил Ефимович туманно упоминает о работе вымышленного мексиканца Мигеля Мартиниса, который обладал большей свободой действий, нежели советский журналист. Однажды он мне признался: "Вы редчайшая разновидность нашей фауны – "нестреляный воробей". В общем, он был прав – стреляным я стал позднее.

Выступления многих советских писателей удивили и встревожили испанцев, которые мне говорили: мы думали, что у вас на двадцатом году революции генералы с народом. А оказывается, у вас то же само, что у нас…" Я старался успокоить испанцев, хотя сам ничего не понимал.

Со мной приключилась неприятная история, которую я никак не мог распутать: весной 1939 года на моё имя перевели из Москвы гонорар испанским писателям – они собирались уехать, кто в Мексику, кто в Чили. Писателей было девять или десять, и это составило довольно крупную сумму. Когда я заявлял о моих доходах за истекший год, я, конечно, не проставлял денег, переданных испанцам. В начале 1940 года полиция произвела налёт на банк "Северной Европы"; проверили переводы, конторские книги. Выяснилось, что я скрыл от налоговой инспекции гонорары испанским писателям и деньги на грузовик для Испании, приобретённый ещё в 1936 году. С меня потребовали сумму, которой я никогда не держал в руках.

24 мая мне позвонил министр общественных работ де Монзи, с которым я прежде встречался. Де Монзи был один из первых французов, посетивших Советский Союз… Я спросил, почему правительство продолжает войну против коммунистов, почему восстанавливает против себя рабочих – на военных заводах шпиков чуть ли не больше, чем рабочих. Де Монзи не стал отмалчиваться, сказал, что тридцать тысяч коммунистов арестованы, что министр юстиции социалист Серроль отказывается перевести их на режим политических заключённых…. Мы помолчали. Де Монзи отложил трубку, встал и, не глядя на меня, сказал: "Если русские нам продадут самолёты, мы сможем выстоять. Неужели Советский Союз выиграет от разгрома Франции? Гитлер пойдёт на вас…. Мы просим об одном: продайте нам самолёты. Мы решили послать в Москву Пьера Кота. Вы его знаете – это ваш друг. Не думайте, что всё прошло легко, многие возражали…. Но сейчас я говорю с вами не только от себя. Сообщите в Москву…. Если нам не продадут самолётов, через месяц или два немцы займут Францию".

В марте 1938 года я с тревогой прислушивался к лифту: мне тогда хотелось жить; как у многих других, у меня стоял наготове чемоданчик с двумя сменами белья. В марте 1949 года я не думал о белье, да и ждал развязки почти что безразлично. Может быть, потому, что мне было уже не сорок семь, а пятьдесят восемь – успел устать, начиналась старость. А может быть, потому, что всё это было повторением, и после войны, после победы над фашизмом, происходившее было особенно нестерпимым. Мы ложились поздно - под утро: мысль о том, что придут и разбудят, была отвратительна.

Задним умом все крепки. Весной 1949 года я ничего не понимал. Теперь, когда мы кое-что знаем, мне кажется, что Сталин умел многое маскировать. А. Фадеев говорил мне, что кампания против «группы антипатриотических критиков» была начата по указанию Сталина. А месяц или полтора спустя Сталин собрал редакторов и сказал: «Товарищи, раскрытие литературных псевдонимов недопустимо – это пахнет антисемитизмом…»

Несколько лет спустя один журналист в Израиле выступил с сенсационным и разоблачениями. Он утверждал, что находясь в тюрьме, встретил поэта Фефера, который будто бы ему сказал, что я повинен в расправе с еврейскими писателями. Клевету подхватили некоторые газеты Запада. У них был один довод: «Выжил, значит предатель».

Никогда в своей жизни я не считал молчание добродетелью, и, рассказывая в этой книге о себе, о моих друзьях, я признался, как трудно нам было порой молчать.

Когда я оглядываюсь назад, 1952 год мне кажется очень длинным и в то же время тусклым; вероятно это связано с тем, как я тогда жил.

Тридцатого января газеты привезли в полдень. Я нехотя развернул "Правду". "К новому подъёму нефтяной промышленности"."Упадок внешней торговли Франции". Вдруг на последней странице я увидел: "Арест группы врачей-вредителей". ТАСС сообщал, что арестована группа врачей, которые повинны в смерти Жданова и Щербакова. Они сознались, что собирались убить маршалов Василевского, Говорова, Конева и других. В газете было сказано, что большинство арестованных – агенты "международной еврейской буржуазно-националистической организации "Джойнт", которые получали указание через врача Шимелиовича и "еврейского буржуазного националиста Михоэлса". В списке арестованных были известные медики – трое русских, шесть евреев.

В глазах миллионов читателей я был писателем, который мог пойти к Сталину, сказать ему, что я в том-то с ним не согласен. На самом деле я был таким же "колёсиком", "винтиком", как мои читатели. Я попробовал запротестовать. Решило дело не моё письмо, а судьба.

Кончу признанием: я ненавижу равнодушие, занавески на окнах, жёсткость и жестокость отъединения.

Критиковали, да и будут критиковать не столько мою книгу, сколько мою жизнь. Но начать жизнь сызнова я не могу. Я не собирался никого поучать, не ставил себя в пример. Я слишком часто говорили о своём легкомыслии, признавался в своих ошибках, чтобы взяться за амплуа старого резонёра. Притом я сам с охотой послушал бы мудреца, способного дать ответ на многие вопросы, которые продолжают меня мучить. Мне хотелось рассказать о прожитой жизни, о людях, которых я встретил: это может помочь некоторым читателям кое над чем задуматься, кое-что понять.

Его отец Герш Гершонович (Григорий Григорьевич) Эренбург был инженером, а мама Хана Берковна (Анна Борисовна) была набожной домохозяйкой, жизнь которой проходила в утренних и вечерних бдениях. Субботы мама Ильи проводила с верующими соседями, отцом и раввином-родственником, и замужество принесло ей мало радости. Она плохо понимала своего мужа - бедного и порывистого еврея, мечтавшего о дипломе инженера. В результате от отца будущий писатель унаследовал непримиримость духа, страсть к бродяжничеству и непреклонную резкость в суждениях, а от матери - умение вовремя гасить эмоции.

В детские и юношеские годы Илья неоднократно гостил в Киеве в семье своего деда. А в 1895 году семья Эренбургов переехала в Москву, где Григорий Эренбург получил место директора Хамовнического пиво-медоваренного завода. С 1901 года Илья учился в 1-й Московской гимназии, видел Льва Толстого и слышал о его проповеди нравственного самосовершенствования. В пятом классе гимназии он подружился с семиклассником Николаем Бухариным, а в 1905 году юный Эренбург стал свидетелем первых революционных демонстраций. Когда в гимназии возникла подпольная революционная организация, он принял в ней деятельное участие, за что был арестован полицией, но родителям удалось освободить сына под залог до суда, однако семнадцатилетний Илья Эренбург на суд не явился, и в 1908 году ему пришлось бежать за границу.

Илья Эренбург поселился в Париже, и в эмиграции несколько раз присутствовал на собраниях, где выступал Ленин, и даже бывал у него дома. Живя в Париже, Илья попал под влияние декадентской богемы и отошел от политической жизни. Через год он начал писать стихи, затем начал публиковать поэтические сборники – в 1911 году вышел сборник «Я живу», а в 1914 году вышел сборник «Будни». Изображение средневековых католических обрядов с их пышными аксессуарами придавало этим стихам отрешенность и символическую туманность. Поэт Николай Гумилев с одобрением отозвался о стихах молодого Эренбурга. Но вскоре достаточно бурная и полная противоречий жизнь Ильи Эренбурга привела к тому, что разочаровавшийся молодой поэт стал подумывать о крещении и монашестве. В этот период его кумиром был Папа Иннокентий VI, которому было посвящено стихотворение:

Все что мне знать дано устами благосклонными,
Что записал иглой я на жемчужной ленте,
У Ваших светлых ног, с глубокими поклонами,
Я посвящаю Вам - Святейший Иннокентий.
Я вижу, как носили Вас над всеми кардиналами
В тяжелом черном бархате и в желтых рукавах
Высокими проходами, решетчатыми залами
С узорами и фресками на мраморных стенах.
Люблю я руки белые с глубокими морщинами,
Лицо слегка обрюзгшее, с игрою желтых глаз
За то, что издевались Вы над всеми властелинами.
За эти руки белые князья боялись Вас.
Но кто поймет, что вечером над строгою иконою
Вы как ребенок жаждали несбыточного сна
И что не римским скипетром, а с хрупкою Мадонною
Была вся жизнь великая так крепко сплетена.

И все же Париж плотно вошел в сумбурную жизнь молодого творца. Сердобольная маменька помогала сыну, отбившемуся от устоев понятной ей жизни, иногда присылал деньги отец, и были друзья. Эренбург попытался стать издателем. Найдя компаньонов, он выпустил небольшими тиражами несколько номеров журналов «Гелиос» и «Вечера», а также фривольную книжицу стихов «Девочки, раздевайтесь сами». В левой и правой печати он ругал большевиков, с ядовитой иронией высмеивал их «угреватую» большевистскую философию, а будущему «буревестнику» революции Владимиру Ленину дал весьма неблагозвучные прозвища «Безмозглый дрессировщик кошек», «Лысая крыса», «Старший дворник», «Картавый начетчик», «Промозглый старик» и «Взбесившийся фанатик».

В 1910 году Илья Эренбург женился на переводчице Екатерина Шмидт, от которой в 1911 году у него родилась дочь Ирина, ставшая впоследствии переводчиком французской литературы. После трагической гибели мужа она удочерила и вырастила девочку Фаню, которую Илья Эренбург привез с фронта в надежде, что ребенок отвлечет Ирину от трагической гибели мужа. Брак с Екатериной Шмидт продлился недолго, и в 1913 году супруги расстались, но Илья Григорьевич всегда заботился о дочери и на протяжении всей своей жизни был ей большим другом.

Первая мировая война открыла Эренбургу путь в журналистику. Он не смог попасть на службу во французский корпус, и стал военным корреспондентом. Находясь в качестве корреспондента на франко-германском фронте, он увидел неоправданную жестокость, смерть, газовые атаки и осознал на практике, что война является источником бесконечных людских страданий.

В феврале 1917 года Илья Эренбург вернулся в Россию, где ему было крайне трудно разобраться в происходящих событиях. Он испытывал тяжелые сомнения, и эти колебания нашли отражение в стихах, написанных им в период с 1917-го по 1920-й годы, особенно в сборнике «Молитва о России», изданном в 1918 году. В это время Илья Эренбург работал в отделе социального обеспечения, в секции дошкольного воспитания и в театральном управлении. В 1919 году Илья Эренбург повторно женился, и его избранницей стала Любовь Козинцева - сестра кинорежиссера Григория Козинцева. Любовь Михайловна была ученицей художников Александры Экстер, Роберта Фалька и Александра Родченко, и ее картины выставлялись в Берлине, Париже, Праге и Амстердаме.

В 1921 году, Эренбург, не принявший идеологию большевиков, уехал в Европу, где вначале жил во Франции и Бельгии, потом на три года переехал в Берлин, где в то время находились лучшие представители русской писательской мысли. В эмиграции Эренбург написал книги «Лик войны» (очерки о Первой мировой войне), романы «Необычайные похождения Хулио Хуренито и его учеников», «Трест Д.Е.», «Любовь Жанны Ней», «Рвач», сборник новелл «Тринадцать трубок» и книгу статей об искусстве «А все-таки она вертится!». Как только выдавалась свободная минута, он писал стихи, и не помышлял о возвращении в Россию, хотя свои книги старался печатать в московских издательствах - точно так же, как это делал Максим Горький.

Появление романа «Необычайные похождения Хулио Хуренито» сопровождалось полемическими спорами, осуждением «нигилизма» и всепоглощающего скептицизма писателя. Сам Эренбург считал время создание «Хулио Хуренито» началом своего творческого пути: «С тех пор, - писал он в 1958 году, - я стал писателем, написал около сотни книг, писал романы, эссе, путевые очерки, статьи, памфлеты. Эти книги различны не только по жанру - я менялся (менялось и время). Все же я нахожу нечто общее между «Хулио Хуренито» и моими последними книгами. С давних пор я пытался найти слияние справедливости и поэзии, не отделял себя от эпохи, старался понять большой путь моего народа, старался отстоять права каждого человека на толику тепла».

В романе «Необычайные похождения Хулио Хуренито и его учеников…» Эренбургом была представлена интересная мозаичная картина жизни Европы и России времён Первой мировой войны и революции, но главное - приведён свод удивительных по своей точности пророчеств. Леонид Жуховицкий писал по этому поводу: «Меня до сих пор потрясают полностью сбывшиеся пророчества из «Хулио Хуренито». Случайно угадал? Но можно ли было случайно угадать и немецкий фашизм, и его итальянскую разновидность, и даже атомную бомбу, использованную американцами против японцев. Наверное, в молодом Эренбурге не было ничего от Нострадамуса, Ванги или Мессинга. Было другое - мощный ум и быстрая реакция, позволявшие улавливать основные черты целых народов и предвидеть их развитие в будущем. В былые века за подобный дар сжигали на костре или объявляли сумасшедшим, как Чаадаева». Десятилетия спустя японские писатели и журналисты на одной из литературных встреч всё пытались узнать у Эренбурга - откуда он в 1922 году получил информацию о грядущей бомбардировке Хиросимы и Нагасаки?

С 1923 года Илья Эренбург работал корреспондентом «Известий», а его имя и талант публициста широко использовались советской пропагандой для создания привлекательного образа советского строя жизни за границей. С начала 1930-х годов Илья Эренбург вернулся в СССР, и летом и осенью 1932 года много ездил по России. Он побывал на строительстве магистрали Москва-Донбасс, в Кузнецке, Свердловске, Новосибирске и Томске. В 1933-м и 1934-м годах он написал роман «День второй». В эти же годы Илья.Эренбург работал над книгой о рабочем классе «Не переводя дыхания» и параллельно писал «Книгу для взрослых». Весьма характерным для формирования публицистического и художественного стиля Эренбурга являлся памфлет «Хлеб наш насущный», написанный им в 1932 году, и фотоочерк «Мой Париж» в 1935 году.

«Мой Париж» был небольшой книжкой, в которой было сравнительно мало текста, и собравшей много фотографий, сделанных самим Эренбургом. Сочетание фотографий и текста раскрывало основной авторский принцип и прием: все фотографии были сделаны автором при помощи «бокового видоискателя», и люди, которых снимал писатель, не знали, что на них наведен объектив так называемой скрытой камеры.

Памфлет «Хлеб наш насущный» построен по сходному принципу. Опираясь на факты, писатель показывал, что на Западе, где было много хлеба, люди умирали от голода.

Во время гражданской войны в Испании с 1936-го по 1939-й годы Эренбург был военным корреспондентом «Известий», и выступал в качестве эссеиста и прозаика. Он написал сборник рассказов «Вне перемирия» в 1937 году и роман «Что человеку надо» в 1937 году. В 1941 году им был издан сборник стихов «Верность», а после поражения республиканцев Эренбург перебрался в Париж. После немецкой оккупации Франции он укрылся в советском посольстве, и вспоминая о первых днях войны, Эренбург отмечал, что никогда в жизни так много не работал. Ему приходилось писать по три-четыре статьи в день для советской прессы. Все четыре года Второй мировой войны он выполнял «невидимую» работу для советского информбюро. «Мне рассказывали люди, заслуживающие полного доверия, что в одном из больших объединенных партизанских отрядов существовал следующий пункт рукописного приказа: «Газеты после прочтения употреблять на раскурку, за исключением статей Ильи Эренбурга». Это поистине самая короткая и самая радостная для писательского сердца рецензия, о которой я когда-либо слышал», - писал в своих воспоминаниях Константин Симонов.

Сам же Эренбург так писал в своей книге «Люди, Годы, Жизнь» о первых днях войны: «Потом 22 июня 1941 за мною приехали и повезли в «Труд», в «Красную звезду», на радио. Я написал первую военную статью. Позвонили из ПУРа, просили зайти в понедельник в восемь часов утра, спросили: «У вас есть воинское звание?» - я ответил, что звания нет, но есть призвание: поеду, куда пошлют, буду делать, что прикажут».

В годы Великой Отечественной войны Илья Эренбург был корреспондентом газеты «Красная звезда», но писал статьи и для других газет, а так же для Совинформбюро. Он прославился пропагандистскими антифашистскими статьями и произведениями. Значительная часть этих статей, постоянно печатавшихся в газетах «Правда», «Известия», «Красная звезда», были собраны в трёхтомнике «Война». В 1942 году он вошёл в Еврейский антифашистский комитет и вёл активную деятельность по сбору и обнародованию материалов о Холокосте. В военные годы Эренбург постоянно выступал с лекциями для фронтовых корреспондентов: «Мои будущие коллеги, запомните, что не всякий желающий может стать журналистом. Многолетняя усидчивость на университетской скамье не сделает из вас журналиста-газетчика, если в душе нет внутреннего горения, таланта, нет сердечной теплоты для этой, пожалуй, самой сложной, но прекрасной и, я бы сказал, всеобъемлющей профессии. Мои «университеты» - неполные шесть классов гимназии, люди и книги, города и страны, фронты и дороги, поезда и пароходы, велосипед и перекладные, музеи и театры, жизнь растений и кинематограф. Скоро вы вернетесь в воинские части, начнете работать во фронтовой печати, знайте, что у вас всегда будет спешка, но прежде чем отдать очередной материал - статью или информацию, интервью или беседу, очерк или рассказ в руки утомленного редактора, еще раз внимательно прочтите, подумайте, даст ли солдатам ваше произведение, находящимся в окопах, необходимую для них живительную влагу. В своем творчестве избегайте крикливых, ни чем не оправданных призывов, - каждый лозунговый призыв следует облечь в сжатую, эмоциональную, но непременно в литературную форму».

После войны в 1947 году Илья Эренбург переехал в квартиру в доме номер 8 на Тверской улице, где прожил до самой смерти. В послевоенные годы он опубликовал дилогию - романы «Буря» (1946-1947) и «Девятый вал» (1950), вызвавшую неоднозначные оценки коллег по цеху. В СССР началась кровопролитная борьба с космополитизмом, и в струю «разоблачения» попал неожиданно и сам Эренбург. Ему припомнили ранние декадентские стихи, романы «Любовь Жанны Ней» и «Бурную жизнь Лазика Ройтшванеца», книгу о русских символистах «Портреты русских поэтов», «Манифест в защиту конструктивизма в искусстве». На «историческом» писательском собрании Эренбурга ругали за все, вплоть до публицистики военных лет.

Отрывок из стенограммы: «Повестка дня: «Обсуждение литературной деятельности «беспартийного» писателя Ильи Григорьевича Эренбурга». Выступающие ораторы: Софронов, Грибачев, Суров, Кожевников, критик Ермилов.

Отрывок из выступления Анатолия Сурова: «Я предлагаю товарища Эренбурга исключить из Союза советских писателей за космополитизм в его произведениях».

Николай Грибачев: «Товарищи, здесь очень много говорилось об Эренбурге, как о видном и чуть ли не выдающемся публицисте. Да, согласен, во время Отечественной войны он писал нужные, необходимые для фронта и тыла статьи. Но вот в своем многоплановом романе «Буря» он похоронил не только основного героя Сергея Влахова, но лишил жизни всех русских людей - положительных героев. Писатель умышленно отдал предпочтение француженке Мадо. Невольно напрашивается вывод: русские люди пусть умирают, а французы - наслаждаются жизнью? Я поддерживаю товарищей Сурова, Ермилова, Софронова, что гражданину Эренбургу, презирающему все русское, не может быть места в рядах «инженеров человеческих душ», как назвал нас гениальный вождь и мудрый учитель Иосиф Виссарионович Сталин».

Михаил Шолохов: «Эренбург - еврей! По духу ему чужд русский народ, ему абсолютно безразличны его чаяния и надежды. Он не любит и никогда не любил Россию. Тлетворный, погрязший в блевотине Запад ему ближе. Я считаю, что Эренбурга неоправданно хвалят за публицистику военных лет. Сорняки и лопухи в прямом смысле этого слова не нужны боевой, советской литературе...».

Илья Григорьевич Эренбург: «Вы только что с беззастенчивой резкостью, на которую способны злые и очень завистливые люди, осудили на смерть не только мой роман «Буря», но сделали попытку смешать с золой все мое творчество. Однажды в Севастополе ко мне подошел русский офицер. Он сказал: «Почему евреи такие хитроумные, вот, например, до войны Левитан рисовал пейзажи, за большие деньги продавал их в музеи и частным владельцам, а в дни войны вместо фронта устроился диктором на московское радио?». По стопам малокультурного офицера-шовиниста бредет малокультурный академик-начетчик. Бесспорно, каждый читатель имеет право принять ту или иную книгу, или же ее отвергнуть. Позвольте мне привести несколько читательских отзывов. Я говорю о них не для того, чтобы вымолить у вас прощение, а для того, чтобы научить вас не кидать в человеческие лица комья грязи. Вот строки из письма учительницы Николаевской из далекого Верхоянска: «На войне у меня погибли муж и три сына. Я осталась одна. Можете себе представить, как глубоко мое горе? Я прочитала ваш роман «Буря». Эта книга, дорогой Илья Григорьевич, мне очень помогла. Поверьте, я не в том возрасте, чтобы расточать комплименты. Спасибо вам за то, что вы пишете такие замечательные произведения». А вот строки из письма Александра Позднякова: «Я - инвалид первой группы. В родном Питере пережил блокаду. В 1944 году попал в госпиталь. Там ампутировали ноги. Хожу на протезах. Сначала было трудно. Вернулся на Кировский завод, на котором начал работать еще подростком. Вашу «Бурю» читали вслух по вечерам, во время обеденных перерывов и перекуров. Некоторые страницы перечитывали по два раза. «Буря» - честный, правдивый роман. На заводе есть рабочие, которые дрались с фашизмом в рядах героического Французского Сопротивления. Вы написали то, что было, и за это вам наш низкий поклон». И вот еще одно, самое Важное для меня письмо: «Дорогой Илья Григорьевич! Только что прочитал Вашу чудесную «Бурю». Спасибо Вам за нее. С уважением И.Сталин».

За роман «Буря» Илья Эренбург получил Сталинскую премию первой степени, и на всю жизнь сохранил верность Сталину. Заканчивая книгу воспоминаний «Люди, годы, жизнь», он писал: «Я хочу «еще раз сказать молодым читателям этой книги, что нельзя перечеркивать прошлое - четверть века нашей истории. При Сталине наш народ превратил отсталую Россию в мощное современное государство... Но как бы мы не радовались нашим успехам, как бы не восхищались душевной силой, одаренностью народа, как бы тогда не ценили ум и волю Сталина, мы не могли жить в ладу со своей совестью и тщетно пытались о многом не думать». Эти слова были написаны через девять лет после смерти Сталина.

В 1954 году Эренбург написал повесть «Оттепель», давшей название целой эпохе в советской истории. В 1957 году вышли его «Французские тетради» - эссе о французской литературе, живописи и переводы из Дю Белле. Свои мемуары «Люди, годы, жизнь» об интересных и значительных людях, встреченных им в жизни, Эренбург начал писать в 1958 году. Приступая к этой работе, он говорил: «Я сажусь за книгу, писать которую буду до конца своих дней». К апрелю 1960 года он передал рукопись «Книги первой» мемуаров в «Новый мир». Знакомясь с его мемуарами, читатели узнавали о многих именах впервые, что дало толчок развитию самиздата – по рукам стали ходить сборники упомянутых им поэтов и писателей. До тех пор, пока Хрущев оставался у власти, главы из «Люди, годы, жизнь» продолжали появляться в печати. Полный текст всех семи книг появился в печати только в 1990 году. До конца жизни Илья Эренбург вел обширную общественную деятельность. Он писал: «Я - русский писатель, а покуда на свете будет существовать хотя бы один антисемит, я буду с гордостью отвечать на вопрос о национальности: «Еврей». Мне ненавистно расовое и национальное чванство. Береза может быть дороже пальмы, но не выше ее. Такая иерархия ценностей нелепа. Она не раз приводила человечество к страшным бойням. Я знаю, что люди труда и творчества могут понять друг друга, даже если между ними будут не только тираны, но и туманы взаимного незнания. Книга тоже может бороться за мир, за счастье, а писатель может отложить рукопись, ездить, говорить, уговаривать, спорить и как бы продолжать недописанную главу. Ведь писатель отвечает за жизнь своих читателей, за жизнь людей, которые никогда не прочтут его книг, за все книги, написанные до него, и за те, которые никогда не будут написаны, когда даже имя его забудут. Я сказал то, что думаю о долге писателя и человека. А смерть должна хорошо войти в жизнь, стать той последней страницей, над которой мучается любой писатель. И пока сердце бьется - нужно любить со страстью, со слепотой молодости, отстаивать то, что тебе дорого, бороться, работать и жить, - жить, пока бьется сердце...».

Эренбург и в старости остался собой – неуживчивым, запальчивым, всегда готовым встрять в спор единственным разрешенным в СССР космополитом.

Илья Эренбург скончался после длительной болезни 31 августа 1967 года и был похоронен на Новодевичьем кладбище в Москве. Проститься с писателем пришло около 15 000 человек.

В 2005 году об Илья Эренбурге был снят документальный фильм «Собачья жизнь», в создании двух частей которого приняли участие актер Сергей Юрский, биограф Борис Фрезинский, писатели Василий Аксенов и Бенедикт Сарнов, историк Рой Медведев и Юлия Мадора - секретарь Эренбурга.

Your browser does not support the video/audio tag.

Текст подготовила Татьяна Халина

ИНТЕРВЬЮ С ПРАВНУЧКОЙ ИЛЬИ ЭРЕНБУРГА - ИРИНОЙ ЩИПАЧЕВОЙ.

«Терпеливо отвечал на все мои детские вопросы».

Не стало Ильи Григорьевича Эренбурга 31 августа 1967 года. В московской квартире, где он жил, не умолкал телефон - звонили со словами соболезнования из всех республик бывшего СССР, Франции, Германии, Америки, Дании, Польши, Венгрии. В последний путь на Новодевичье кладбище в Москве его провожали жена Любовь Козинцева, дочь Ирина Ильинична, правнучка Ирочка, близкие друзья, знакомые и тысячи читателей и почитателей. Через год на могиле поставили памятник, на котором был выбит профиль Эренбурга по рисунку его друга Пабло Пикассо.

Накануне дня рождения после многократных попыток мне, наконец, удалось поговорить о самом Эренбурге и о его семье с правнучкой писателя - Ириной Викторовной Щипачевой. Она художник. Живет и работает в Москве. В 2006 году совпали три семейных юбилейных даты - 115 лет со дня рождения Ильи Григорьевича Эренбурга, 95 лет со дня рождения его дочери Ирины Ильиничны и на днях исполнилось 50 лет его правнучке Ирине Викторовне.

- Вы видели своего прадеда?

Неоднократно и хорошо его помню - ведь мне было чуть больше 11 лет, когда он умер. Мы с моей бабушкой Ириной Ильиничной часто гостили на даче, где он жил летом со своей женой - Любовью Козинцевой, бывали в их московской квартире. Помню, что он всегда был занят работой. Иногда сидел задумавшись, и казалось, что ничего не слышит и не замечает. Но…потом выяснялось, что знает все. Изредка, когда у него появлялось свободное время, водил меня в зоопарк, и там мы обязательно заходили в Уголок Дурова. Он когда-то был дружен с Владимиром Дуровым и рассказывал много интересного о нем и его питомцах. Меня иногда звал с собой в оранжерею полюбоваться цветами и терпеливо отвечал на мои бесконечные детские вопросы…

- Вы упомянули Любовь Михайловну. Это ваша прабабушка?

Нет. Она вторая жена Эренбурга. Первая была Екатерина Шмидт. Её я считаю своей прабабушкой. Познакомились они в Париже на одном из эмигрантских вечеров. Катя тогда училась на медицинском факультете Парижского университета. Это была пылкая взаимная любовь, гражданский брак, в результате которого 25 марта 1911 года на свет появилась дочь Ирина, моя бабушка. Двадцатилетний отец был счастлив, но… семейная жизнь постепенно начинала его тяготить. Денег не было. Илья писал стихи, которые иногда издавали, но очень малым тиражом. Кроме того, они с Катей «были людьми с разными характерами, но с одинаковым упрямством» (по его рассказам). В результате - брак распался, и Екатерина Оттовна объявила, что уходит с двухлетней дочерью к их общему другу - Тихону Сорокину. Эренбург погоревал, поревновал, а потом смирился. С Екатериной Оттовной и Тихоном Ивановичем на всю жизнь сохранились дружеские отношения.

- А как складывались отношения молодого отца с дочерью?

Он очень любил дочь, и всегда о ней заботился. Часто виделся с ней, находясь во Франции, а потом в России. Ирина его обожала! Но… с раннего детства отчима называла папой, а отца - Ильей. Сначала Ирина училась в Москве, а когда ей исполнилось 12 лет, с разрешения Сорокиных, Эренбург увез ее во Францию. Там она, естественно, училась во французской школе, что и определило ее профессию - стала переводчицей французской литературы. Первая книга, которую Ирина написала, называлась «Записки французской школьницы».

- Как сложилась дальнейшая жизнь Ирины Эренбург?

Она вышла замуж за Бориса Лапина - журналиста, прозаика, поэта. Это был счастливый брак. Но счастье было недолгим - началась Отечественная война. Военные корреспонденты Борис Лапин и его близкий друг, и соавтор Захар Хацревин уехали на Юго-Западное направление. И вскоре, на страницах «Красной звезды» начали регулярно появляться их корреспонденции в рубрике «Письма с фронта». В августе сорок первого редакция вызвала отовсюду своих корреспондентов в Москву, чтобы дать им новые инструкции. Для Ирины и Бориса это были самые счастливые дни в жизни. Вскоре военные корреспонденты Лапин и Хацревин уехали на своей машине обратно под Киев. Ирина ежедневно с тревогой просматривала газеты. Но… Их корреспонденции больше не появлялись. Потом пришло страшное известие - оба погибли в боях под Киевом. Бабушка мне говорила, что долго не верила в смерть Лапина. В своих снах она часто видела, что он живой и к ней возвращается. Но это были только сны… Для себя она решила, что больше замуж не выйдет.

- И детей у нее не было? А как же вы?...

Это целая история. Во время войны Илья Григорьевич, будучи военным корреспондентом, выезжал на фронт, в действующую армию. Однажды после боя за Винницу он увидел маленькую девочку Фаню, на глазах которой немцы расстреляли родителей и сестер. Фаню успел спрятать какой-то старик, а потом испугался и велел ей: «Беги, ищи наших». И Фаня побежала. Эту девочку Эренбург привез в Москву в надежде отвлечь Ирину от горя. И она удочерила Фаню. Сначала было очень сложно - девочка долго отходила от пережитого потрясения. Но со временем ее отогрела теплота и любовь Ирины. Но мамой ее Фаня так никогда и не назвала… Называла Ириной.

- Так вы дочь Фани?

Да. Недалеко от дома, где жили Ирина с Фаней жил известный поэт Степан Щипачев с сыном Виктором. С Виктором Фаня познакомилась еще в писательском пионерлагере. Это был полудетский роман, который продолжился в Москве и завершился браком. Брак продлился всего три года. Но я все-таки успела родиться.

- Вас вырастила Ирина Ильинична?

Сначала мы жили втроем - я, мама и бабушка. Потом появился мамин второй муж, и у меня, пятилетней, с этим чужим дядей сложились плохие отношения. Но мы жили по-прежнему с мамой, пока бабушка не купила кооперативную квартиру у метро «Аэропорт». Мне тогда было уже 12 лет, и я имела право выбирать, с кем жить. Я решила остаться с бабушкой.

- И она полностью занималась вашим воспитанием?

Конечно. Мое отношение к жизни, к людям, принципы - все от нее. К примеру, когда я захотела рисовать, она тут же устроила меня в студию. А художником я не могла не стать, потому что росла в атмосфере наследства Эренбурга - на стенах всегда висели картины Шагала, Пикассо, Фалька (кстати, их Эренбургу дарили сами художники).

Вам что-нибудь известно о подарке Эренбурга четырех работ его друга Пабло Пикассо украинскому сельскому музею?

Бабушка рассказывала, что родители Ильи Григорьевича в старости жили в Полтаве. Там умерла его мама, на похороны которой он не успел приехать. Потом бывал там неоднократно и узнал о существовании литературно-художественного музея в маленьком селе Пархомовка на границе трех областей - Харьковской, Полтавской и Сумской. Тогда и решил подарить музею четыре работы своего друга Пабло Пикассо, в том числе знаменитого на весь мир «Голубя мира». Он любил Украину и никогда не мог забыть, что Киев - его Родина. С этим городом в его жизни было связано много событий. Тут жил его дед, к которому в детстве он приезжал каждое лето. Там он встретился со своей будущей женой Любовью Козицевой (сестрой известного российского кинорежиссера Григория Козинцева). Всякий раз, когда он попадал в Киев, любил подниматься один по какой-нибудь крутой улице. В молодости взбегал быстро, а с годами - медленно, задыхаясь. И казалось, что там, с Липок или Печерска, ему особенно ясно вспоминаются прожитые годы.

"Сегодня", JewishNews (Р)

Псевдонимы:

Поль Жослен

Эренбург Илья Григорьевич – поэт, прозаик, переводчик, публицист, общественный деятель

Родился 14 (26 н.с.) января 1891 года в Киеве в семье инженера. Пять лет спустя семья переехала в Москву, где его отец, Г. Г. Эренбург, некоторое время занимал должность директора Хамовнического пивоваренного завода. Илья учился в 1-й Московской гимназии, из шестого класса которой был исключен за революционную деятельность. Был активным участником ученической большевистской организации, среди его товарищей по организации были Н. И. Бухарин и Г. Я Сокольников. В январе 1908 года арестован, в августе того же года освобожден до суда под надзор полиции, а в декабре по ходатайству отца получил разрешение под денежный залог выехать за границу на лечение.

Поселился в Париже, где встречался с В.И. Лениным, А.В. Луначарским и другими видными большевиками. Короткое время работал в Вене под началом Л.Д. Троцкого, затем вернулся в Париж, где начал писать стихи и отошел от революционной деятельности. Некоторое время жил в гражданском браке с Екатериной Шмидт (впоследствии – жена его друга Т.И. Сорокина), у них родилась дочь Ирина (Ирина Эренбург, 1911–1997, писательница, переводчица, была замужем за писателем Б.М. Лапиным, погибшим в 1941 году).

В 1910 году за свой счет издал первую книгу стихов (которая так и называлась – «Стихи»), затем издавал книги стихов практически ежегодно. Эти сборники были замечены критиками и известными поэтами (в частности, В.Я Брюсовым). В эти годы Эренбург познакомился и подружился со многими впоследствии известными писателями, поэтами (М.А. Волошин, А.Н. Толстой, Г. Аполлинер) и художниками (Ф. Леже, А. Модильяни, П. Пикассо, Д. Ривера), он был завсегдатаем кафе «Клозери де лиля» и «Ротонда» на бульваре Монпарнас.

После начала Первой мировой войны Эренбург попытался вступить иностранным добровольцем во французскую армию, но был признан негодным по состоянию здоровья. Патриотический пыл его быстро угас, и он начал писать о войне критические стихи. Тогда же началась его публицистическая деятельность: в 1915–1916 годах он публиковал статьи и очерки в газете «Утро России» (Москва), а в 1916–1917 – в газете «Биржевые ведомости» (Петроград).

В июле 1917 года Эренбург вернулся в Россию. Октябрьскую революцию он не принял, писал резко критические стихи и статьи. После кратковременного ареста в сентябре 1918 года уехал в Киев, который поочередно захватывали петлюровцы, красные и белые. Там Эренбург женился на художнице Любови Козинцевой, старшей сестре будущего кинорежиссера Г.М. Козинцева, с которой прожил до конца своей жизни. После очередного захвата Киева белыми они в ноябре 1919 года уехали в Коктебель к М.А. Волошину.

В январе 1920 года Эренбург написал стихотворение «России», где в свойственной ему манере признал революцию:

«Не в пене моря, не в небесной синеве,

На темном гноище, омытый кровью нашей,

Рождается иной, великий век».

Осенью 1920 года с женой через независимую Грузию вернулся в Москву. Здесь он был арестован, но вскоре освобожден под поручительство Н.И. Бухарина. В Москве работал заведующим детской секцией Театрального отдела Наркомпроса (отделом руководил В.Э. Мейерхольд).

В марте 1921 года Эренбург получил разрешение выехать за границу в «художественную командировку» и вместе с женой уехал в Париж, сохранив советский паспорт. С этого момента и вплоть до 1940 года он большую часть времени жил на Западе, однако часто приезжал в СССР, выступал с лекциями, участвовал в 1934 году в Первом съезде писателей СССР; большая часть написанных им произведений публиковалась в СССР.

Из Франции он вскоре после приезда был выслан за просоветскую пропаганду. Летом 1921 года в Бельгии написал свой первый роман «Необычайные похождения Хулио Хуренито…» (опубликован в 1922 году), в котором подверг беспощадной сатире как буржуазное общество и развязанную им Мировую войну, так и бюрократическую и репрессивную советскую систему. Многие фрагменты романа оказались пророческими. Одна из глав была посвящена В.И. Ленину, которого Эренбург уподобил Великому Инквизитору Ф.М. Достоевского. Впрочем, Ленину роман понравился.

В 1921–1924 годах Эренбург жил в основном в Берлине; после прихода в 1924 году во Франции к власти «Левого блока» получил разрешение жить во Франции, и с этого времени жил преимущественно в Париже. До 1923 года еще продолжал писать и публиковать стихи, затем полностью переключился на прозу.

В 1920-е годы написал более двух десятков книг, в которых преобладал критический (а зачастую и остросатирический) взгляд как на буржуазное, так и на советское общество. Критике первого посвящены романы «Трест Д. Е. История гибели Европы» (1923), «Любовь Жанны Ней» (1924) и повесть «Лето 1925 года» (1926). В сборнике рассказов «Неправдоподобные истории» (1922) Эренбург продолжил критиковать бюрократизацию и репрессивный характер советского режима, в романах «Жизнь и гибель Николая Курбова» (1923), «Рвач» (1924) и повести «В Проточном переулке» (1927) он критически описывает жизнь во времена НЭПа. В некоторых произведениях, особенно в сборнике новелл «Тринадцать трубок» (1923), критическая направленность сочетается с попыткой философского осмысления жизни. Хотя многие его произведения позитивно оценивались рядом советских писателей и критиков, среди советских критиков преобладала точка зрения на Эренбурга как на «нигилиста», «циника» и «представителя новобуржуазного крыла литературы».

В 1928 году Эренбург написал роман «Бурная жизнь Лазика Ройтшванеца», героя которого критики прозвали «еврейским Швейком». В романе вновь сатирически изображены как буржуазное, так и советское общество, в то же время произведение пронизано еврейскими философскими притчами. Роман не удалось опубликовать в СССР, он был напечатан в нашей стране только в 1989 году. Неудача с изданием романа в СССР в значительной степени способствовала перелому в творчестве писателя.

В период Великой депрессии Эренбург создал серию романов и очерков под общим названием «Хроника наших дней» («Единый фронт», «10 л.с.», «Фабрика снов» и др.), в которых в художественной форме описал механизмы, движущие капиталистическим производством.

В 1932 году Эренбург стал парижским корреспондентом газеты «Известия». В том же году он посетил Кузнецк и другие «стройки пятилетки»; результатом этой поездки стал роман «День второй» (1933). Стараясь не приукрашивать действительность со всеми ее сложностями и проблемами, Эренбург тем не менее написал вполне «советский» роман об энтузиазме «строителей новой жизни», и после этого романа был фактически принят в ряды советских писателей. Советская критика восприняла роман неоднозначно, но положительные оценки преобладали. После поездки в 1934 году по северу страны Эренбург написал роман «Не переводя дыхания» (1935), который был чрезвычайно благожелательно принят советской критикой, но сам автор счел его неудачным.

Приход в 1933 году к власти в Германии фашистов окончательно сделал Эренбурга «советским». Он был одним из организаторов Международных конгрессов писателей в защиту культуры, которые прошли в 1935 году в Париже и в 1937 году в Мадриде. Написал несколько циклов антифашистских очерков, статей и памфлетов, описывал борьбу с фашизмом во Франции, Австрии, Испании и других европейских странах, где бывал в качестве корреспондента.

В период Гражданской войны в Испании 1936-1939 годов Эренбург большую часть времени находился в этой стране, написал множество статей и очерков, а также роман «Что человеку надо» (1937). Помимо журналисткой работы он выполнял также ряд дипломатических поручений. В 1938 году, после пятнадцатилетнего перерыва, Эренбург вернулся к поэзии и продолжал писать стихи до конца жизни.

Эренбургу удалось уклониться от участия в кампании по шельмованию «врагов народа», чему во многом способствовало его отсутствие в СССР большую часть периода репрессий. Тем не менее, он находился в Москве с декабря 1937 года по апрель 1938 года, присутствовал на процессе «правотроцкисткого блока» (где одним из обвиняемых был его друг Н.И. Бухарин), но отказался писать об этом процессе.

После захвата Франции немцами в 1940 году Эренбург окончательно вернулся в СССР. Он начал писать роман «Падение Парижа», в котором показывал Францию 1936–1940 годов и обличал французскую элиту, приведшую страну к поражению. Однако из-за антифашисткой направленности роман встретил трудности при публикации (статьи Эренбурга перестали печатать еще в 1939 году, перед подписанием «Пакта Молотова – Риббентропа»). Первая часть романа вышла в начале 1941 года, но с публикацией второй возникли проблемы. Однако 24 апреля 1941 года Эренбургу позвонил И.В. Сталин, одобрил первую часть романа и в ответ на высказанное писателем опасение, что продолжение не будет напечатано, пошутил: «А Вы пишите, мы с Вами постараемся протолкнуть и третью часть». Сам Эренбург воспринял этот звонок как предупреждение о неизбежности войны СССР с фашисткой Германией. Окончание работы над романом и его полная публикация пришлись на 1942 год. В том же году роман был удостоен Сталинской премии.

С начала Великой Отечественной войны 1941–1945 годов Эренбург – корреспондент газеты «Красная Звезда». За годы войны он написал более полутора тысяч статей, которые публиковались не только в «Красной Звезде», но и в других газетах – центральных и дивизионных, а также за рубежом. Эти статьи вдохновляли бойцов, прививали им ненависть к врагу, морально поддерживали в тяжелые периоды. Статьи и их автор пользовались огромной популярностью: сохранились свидетельства, что газетные листы со статьями Эренбурга (в отличие от всех остальных) запрещалось пускать на курево. Важное значение имели и статьи, написанные для зарубежного читателя, которые способствовали поддержке СССР в мире. Одновременно Эренбург продолжал писать и публиковать стихи и поэмы. Однако публикации его статей прекратились после выхода 14 апреля 1945 года в газете «Правда» статьи Г.Ф. Александрова «Товарищ Эренбург упрощает», где он был обвинен в разжигании ненависти к немецкому народу.

В 1946–1947 годах Эренбург написал роман-эпопею «Буря», действие которого охватывало события Второй мировой войны во Франции, Германии, СССР и ряде других стран. Роман встретил у критиков неоднозначную реакцию, в частности, автора упрекали в том, что французы выглядят симпатичнее советских людей. Тем не менее в 1948 году роману была присуждена Сталинская премия.

Когда в 1942 году был создан Еврейский антифашистский комитет (ЕАК), Эренбург стал его активным членом. В 1943 году он возглавил литературную комиссию ЕАК по подготовке «Черной книги», в которой должны были быть собраны факты уничтожения немцами евреев. В 1945 году из-за конфликта с руководством ЕАК он вышел из состава комиссии, и эту комиссию возглавил В.С. Гроссман. Однако в 1948 году издание «Черной книги» было запрещено, а ее набор – рассыпан; рукопись однако сохранилась и была впервые издана на русском языке в Иерусалиме в 1980 году. В 1948 году Эренбург по заданию партийного руководства написал для газеты «Правда» статью «По поводу одного письма», в котором выступил против эмиграции евреев в Израиль (а фактически косвенно предостерег советских евреев от необдуманных действий в момент начала антисемитской кампании); одновременно он заклеймил антисемитизм. В ноябре 1948 года ЕАК был ликвидирован, а против его руководителей начался процесс, завершившийся лишь в 1952 году. Эренбург фигурировал в материалах дела, однако его арест не был санкционирован И.В. Сталиным.

Тем не менее Эренбурга в феврале 1949 года перестали печатать, а в марте зам. зав. Отделом пропаганды и агитации ЦК ВКП(б) Ф.М. Головенченко публично объявил, что «арестован космополит № 1 Илья Эренбург». В ответ Эренбург написал письмо И.В. Сталину, после чего его вновь стали печатать, а Головенченко сняли с работы в ЦК. В апреле 1949 года Эренбург стал одним из организаторов 1-го Всемирного конгресса сторонников мира, с 1950 года он был вице-президентом Всемирного Совета Мира. Его деятельность во многом способствовала созданию положительного образа СССР в глазах западной интеллигенции.

В 1950–1952 годах Эренбург написал роман «Девятый вал», который по форме был продолжением «Бури». Действие романа происходило в СССР, США, Корее, Франции, других европейских странах. Главным содержанием романа стала «борьба за мир», которая была в те годы основным занятием писателя. Роман был безоговорочно положительно оценен советской критикой, а сам автор счел его неудачным.

В конце 1952 года Эренбургу первому из советских людей была присуждена Сталинская премия «За укрепление мира между народами». Данное событие практически совпало с разоблачением «врачей–убийц». Вскоре после этого по указанию И.В. Сталина было подготовлено «Письмо в редакцию газеты «Правда», которое должны были подписать несколько десятков именитых евреев. В нем, помимо проклятий в адрес «убийц в белых халатах», содержалось утверждение, что «у некоторой части еврейского населения нашей страны еще не изжиты буржуазно-националистические настроения». По сути это письмо должно было послужить обоснованием для депортации евреев в отдаленные районы. Эренбург был одним из немногих, кто отказался подписать данное письмо. Вместо этого он 3 февраля 1953 года написал письмо Сталину, убеждая того в том, что публикация «Письма в редакцию газеты «Правда» нанесет непоправимый вред «движению за мир». Позже в беседе с главным редактором «Правды» Д.Т. Шепиловым он настоял, чтобы письмо было предано Сталину. После ознакомления с письмом Эренбурга Сталин изменил свою позицию. Был подготовлен новый текст «Письма в редакцию газеты «Правда», где не только не было обвинений в адрес советских евреев, но и подчеркивалась дружба между русским и еврейским народами, а весь пафос был направлен против «международного империализма» и «реакционных заправил Израиля». Это письмо Эренбург был вынужден подписать, однако оно не было опубликовано (вероятно, помешала смерть Сталина).

В 1954 году Эренбург написал повесть «Оттепель», в которой попытался передать свои ощущения «оттаивания» человеческих сердец и отношений между людьми. В повести отсутствовала сколько-нибудь серьезная критика сталинского режима, однако его неприятие и надежда на позитивные перемены чувствовались «между строк». Повесть была подвергнута резкой критике. Многие литературоведы и позднее считали «Оттепель» слабой в литературном отношении, но признавали ее важную роль в пробуждении общества. Не случайно этот период советской истории получил наименование «хрущевской оттепели».

Много сил Эренбург посвятил ознакомлению русских читателей с западной культурой. Еще в 1910-х годах он начал переводить на русский язык французских поэтов: средневековых (Ф. Вийон, П. Ронсар, И. Дю Белле), символистов (П. Верлен, А. Рембо) и своих современников (Г. Аполлинер, Ф. Жамм), а также средневековых испанских поэтов. Позднее он переводил стихи латиноамериканских поэтов (П. Неруда, Н. Гильен). В 1920-е годы Эренбург пропагандировал передовое западное искусство (литературу, живопись, кино) в своих лекциях. В 1956 году он добился проведения в Москве первой выставки П. Пикассо.

В 1955–1957 годах Эренбург написал ряд литературно-критических эссе о французском искусстве под общим названием «Французские тетради». Эти эссе и ряд других статей Эренбурга, посвященных искусству, были по заданию Отдела культуры ЦК КПСС подвернуты в советской печати разгромной критике.

Эренбург неизменно поддерживал талантливых писателей и художников. В 1962 году на выставке в Манеже он позволил себе открыто спорить с Н.С. Хрущевым, защищая художников. После этого он был подвернут жесткой критике не только в печати, но и со стороны Хрущева и секретаря ЦК КПСС Л.Ф. Ильичева. В очередной раз Эренбурга на некоторое время перестали печатать. В 1966 году Эренбург вместе с рядом других писателей подписал письмо в защиту А.Д. Синявского и Ю.М. Даниэля.

В конце 1950-х годов Эренбург начал работу над книгой мемуаров «Люди. Годы. Жизнь». Изданная в 1960-е годы, она включала шесть частей; седьмая часть (незаконченная) была опубликована только в 1987 году. В книге описано значительное число событий первой половины XX века, даны литературные портреты многих выдающихся личностей: ученых (А. Эйнштейн, Ф. Жолио-Кюри), русских писателей и поэтов (И.Э. Бабель, К.Д. Бальмонт, А. Белый, В.Я. Брюсов, М.А. Волошин, В.С. Гроссман, С.П. Гудзенко, С.А. Есенин, М.Е. Кольцов, О.Э. Мандельштам, В.В. Маяковский, Б.Л. Пастернак, А.М. Ремизов, А.Н. Толстой, Ю.Н. Тынянов, А.А. Фадеев, М.И. Цветаева), зарубежных писателей и поэтов (Г. Аполлинер, Ж.Р. Блок, Р. Деснос, А. Жид, М. Залка, П. Истрати, А. Мачадо-и-Руис, В. Незвал, П. Неруда, Й. Рот, Э. Толлер, Ю. Тувим, Э. Хемингуэй, Н. Хикмет, П. Элюар), художников (П.П. Кончаловский, Р.Р. Фальк, Ф. Леже, А. Марке, А. Матисс, А. Модильяни, П. Пикассо, Д. Ривера), режиссеров (В.Л. Дуров, В.Э. Мейерхольд, А.Я. Таиров), советских дипломатов (А.М. Коллонтай, М.М. Литвинов, Я.З. Суриц, К.А. Уманский), французских политиков (И. Фарж, Э. Эррио) и др.

Публикация мемуаров проходила в тяжелой борьбе с редакторами и цензорами. Эренбург не отрицал, что его книга субъективна и отстаивал свое право на субъективные оценки людей и событий. Он описывал в том числе и те события, и тех людей, которых в советской печати того времени было не принято упоминать. Мемуары подвергались острой критике с двух сторон – как представителями консервативных сил, так и теми, кто надеялся увидеть в них «всю правду». Эренбург признавал, что пишет «не всю правду», но оправдывался тем, что хотя бы часть правды немедленно узнают миллионы людей. И действительно, его мемуары сыграли важную роль в становлении мировоззрения «шестидесятников».

Примечание к биографии:

К фантастике Эренбург обращался только в ранний период творчества. Известность писателю принес остросюжетный сатирический роман, близкий к абсурдистской НФ «Необычайные похождения Хулио Хуренито и его учеников» (1922), действие которого развертывается в послевоенной Европе и послереволюционной России (обе выведены до предела гротескно и фантастично); в центре романа - образ мессии, «Великого Провокатора» Хулио Хуренито, суть его учения составляет идея «ненависти к настоящему», заслуживающему разрушения до основания. Критика упрекала Эренбурга, что свой пафос отрицания он направил также и против советской России, что, несмотря на неоднократные заверения автора в обратном, сегодня представляется справедливым.

Идея разрушения старого мира буквально реализована в безусловно принадлежащем НФ другом романе Эренбурга - «Трест Д.Е. История гибели Европы» (1923); созданный американским финансовым магнатом трест «D.E.» (Destruction of Europe - «Уничтожение Европы») предназначен устранить с лица Земли «конкурентку» и рассадницу революционной «заразы». Писатель не только провидчески увидел будущую фашистскую агрессию в близком будущем, но и ту легкость, с какой удастся втянуть народы Европы в кровавую бойню.

К НФ Эренбурга может быть отнесен и любопытный ранний рассказ «Ускомчел» (1922 - Германия; 1990 - СССР), предвосхитивший центральную идею «Собачьего сердца» М. Булгакова и впоследствии легший в основу незаконченного романа Е. Зозули «Мастерская человеков»: все попытки создания «Усовершенствованного Коммунистического Человека» неизбежно приводят к появлению морального урода.

К фантастике относятся и рассказы из цикла «Тринадцать трубок» - «Шестая», «Девятая», «Одиннадцатая», «Двенадцатая».

ЭРЕНБУ́РГ Илья Григорьевич (1891, Киев, - 1967, Москва), русский писатель, публицист, советский общественный деятель.

Отец Эренбурга - механик, еще в юности порвал с ортодоксальной семьей, но, «...будучи неверующим, порицал евреев, которые для облегчения своей участи принимали православие...». Мать, Анна (Ханна) Аренштейн (1857–1918), хотя и получила светское образование, соблюдала еврейские традиции. В 1896 г. семья переехала в Москву, где отец Эренбурга получил должность управляющего на пивоваренном заводе. Поступив в престижную Первую московскую гимназию, Эренбург впервые столкнулся с проявлениями антисемитизма со стороны однокашников, о чем позже неоднократно вспоминал («Автобиография», 1926; «Книга для взрослых», 1936; «Люди, годы, жизнь», кн. 1-я, 1960). В 1907 г. Эренбурга исключили из шестого класса гимназии за участие в работе молодежной социал-демократической (большевиков) организации (вместе со школьным товарищем Н. Бухариным). В 1908 г. был арестован, сидел в тюрьме восемь месяцев, был освобожден под залог.

В декабре 1908 г. эмигрировал, жил в основном в Париже, где продолжил революционную работу, но к 1910 г. отошел от политической жизни. В 1909–10 гг. Эренбург издавал в Париже сатирические журналы «Тихое семейство» и «Бывшие люди» (скетчи, стихи, пародии, шаржи и карикатуры на жизнь русской социал-демократической колонии в Париже, в том числе на В. Ленина). Под влиянием встречи с Елизаветой Полонской стал писать стихи, первое стихотворение опубликовано в петербургском журнале «Северные зори» (1910, №5). В том же году в Париже вышел сборник «Стихи», а затем и др. сборники: «Я живу» (СПб., 1911), «Одуванчики» (1912), «Будни» (1913), «Детское» (1914; три последних - Париж), оцененные критикой (В. Брюсовым, М. Волошиным, Н. Гумилевым), а позже и самим Эренбургом как ученические и стилизаторские. Но уже в 1913 г. В. Короленко рекомендовал А. Горнфельду опубликовать некоторые стихи Эренбурга в журнале «Русское богатство». Одновременно Эренбург занимался переводами (Ф. Жамм «Стихи и проза», М., 1913; проза в переводе Екатерины Шмидт; «Поэты Франции. 1870–1913», Париж, 1914; Ф. Вийон «Отрывки из “Большого завещания”, баллады и разные стихотворения», М., 1916). Увлечение европейским средневековьем, Ф. Жаммом и другими католическими писателями, дружба с М. Жакобом привели Эренбурга к решению принять католичество и отправиться в бенедиктинский монастырь, однако после пережитого духовного кризиса (поэма «Повесть о жизни некой Наденьки и о вещих знамениях, явленных ей», Париж, 1916) в христианство он не перешел.

Первая мировая война с ее жертвами и разрушениями оказала сильное воздействие на Эренбурга, обострила его конфликт с действительностью, усилила присущие ему настроения скептицизма и критицизма. Сборник «Стихи о канунах» (М., 1916, сильно изуродован цензурой) пронизан резким неприятием войны, «гибнущей Европы», ожиданием краха старого мира, предощущением надвигающегося катаклизма, народных бунтов. Год 1916 г. Эренбург назвал «буйным кануном». Сборник был высоко оценен В. Брюсовым («для Эренбурга стихи - не забава и, конечно, не ремесло, но дело жизни...»), М. Волошиным и др.

В 1915–17 гг. Эренбург был корреспондентом газет «Утро России» (М.) и «Биржевых ведомостей» (П.). Военные корреспонденции этих лет позже вошли в книгу очерков «Лик войны» (София, 1920).

В июле 1917 г. с группой политэмигрантов Эренбург вернулся в Россию. В сентябре 1917 г. военный министр Временного правительства А. Керенский назначил Эренбурга помощником военного комиссара Кавказского военного округа, однако Эренбург не успел выехать на фронт. Октябрьский переворот Эренбург не принял и зимой 1917–18 гг. в московских газетах «Понедельник власти народа», «Жизнь», «Возрождение» публиковал статьи, содержащие резкую критику большевиков (в том числе В. Ленина, Л. Каменева , Г. Зиновьева и др.) и их политики. Его восприятие «гнуси и мерзости» революции отразилось в книге стихов «Молитва о России» (М., 1918), в которой оплакивалось прошлое России, купола ее церквей, а октябрь 1917 г. был назван катастрофой. Эренбург рвался как можно скорее покинуть Россию, «чтобы спасти для себя Россию, возможность внутреннюю в ней жить». Однако в конце 1918 г. он оказался в Киеве, где пережил чехарду смены властей, кровавый еврейский погром , устроенный армией А. Деникина, и другие ужасы гражданской войны. Здесь он женился на художнице Любови Козинцевой (1900–1970; сестра Г. Козинцева). В 1919 г. в Киеве Эренбург опубликовал роман в стихах «В звездах» (иллюстрации Д. Риверы), книгу стихов «В смертный час», а в Гомеле - сборник стихов «Огонь». В конце 1919 г. он перебрался в Крым, а весной 1920 г. - в независимую Грузию. При помощи советского консула в августе 1920 г. выехал в Москву. Вскоре был арестован ЧК и обвинен в том, что он агент Врангеля, однако затем был выпущен на свободу. Работал в театральном отделе Наркомпроса, руководил детскими театрами РСФСР. В 1920 г. в Москве вышли его книги стихов «В раю» и «Испанские песни» (обе написаны от руки и размножены небольшим тиражом). При поддержке Н. Бухарина Эренбург получил советский заграничный паспорт, направление в творческую командировку и в апреле 1921 г. покинул Россию.

Сначала жил в Париже, но французские власти не разрешили ему проживать в стране, и он уехал в Бельгию, а осенью 1921 г. - в Берлин, где прожил до 1924 г. В этот период Эренбург опубликовал сборники стихов «Раздумья» (Рига, 1921), «Кануны» (Берлин, 1921), «Зарубежные раздумья» (М., 1922), «Опустошающая любовь» (Берлин, 1922), «Звериное тепло» (Берлин, 1923). Эти сборники подводили итог пережитых потрясений и описывали рождение «иного, великого века», по отношению к которому поэт испытывал «восторг и ужас», уподобляя революцию кровавому смерчу и сравнивая ее с «опустошающей любовью» и «очистительным костром». В 1922 г. в Берлине он издал философско-сатирический роман «Необычайные похождения Хулио Хуренито и его учеников...». В этом произведении журналистика сочетается с поэзией, ирония со скепсисом. Стоящему на краю пропасти миру, хаосу войны и революции противопоставляется железная, антигуманная дисциплина постреволюционного общества советской России. Это особенно проявляется в главе «Великий инквизитор вне легенды», в которой гротескно описана беседа Хулио Хуренито с В. Лениным в Кремле (кстати, последний положительно оценил роман).

В Берлине Эренбург сотрудничал в журналах «Русская книга» (1921) и «Новая русская книга» (1921–23), а также в 1922–23 гг. вместе с Э. Лисицким издавал международный журнал современного искусства «Вещь» (русский, немецкий, французский языки). В 1922 г. Эренбург опубликовал книгу «А все-таки она вертится» (манифест в защиту конструктивизма в искусстве). В том же году вышли «Шесть повестей о легких концах» и сборник рассказов «Неправдоподобные истории» (один из рассказов похвалил И. Сталин), посвященный революционным и послереволюционным переменам. Затем были опубликованы мистерия «Золотое сердце», трагедия «Ветер» (1922), романы «Жизнь и гибель Николая Курбова», «Трест Д. Е.» (оба - 1923), «Любовь Жанны Ней» (1924), сборник новелл «Тринадцать трубок» (1923), основные мотивы которых - конфликт долга и чувства, противопоставление человека обществу и критика капитализма, буржуазной морали, распада европейской культуры.

В 1924 г. Эренбург посетил Москву, где выпустил книгу «Бубновый валет и компания» и выступал с лекциями, а летом того же года обосновался в Париже. В социально-психологических романах «Рвач» (1925), «В Проточном переулке» (1927) показаны противоречия периода нэпа. В 1928 г. в Париже вышел роман «Бурная жизнь Лазика Ройтшванеца» о жизни, приключениях и смерти портного из Гомеля, которого западные критики называли «еврейским Швейком». Следуя за перипетиями жизни своего героя, Эренбург с издевкой и сарказмом касается всех основных институций советской жизни: бюрократии и суда, экономики и литературы. Роман в Советском Союзе не издавался до 1989 г.

В этот период Эренбург публикует сборники статей, путевых очерков, публицистические книги, в которых сквозит предчувствие наступления эпохи реакции, фашизма, звериного национализма («Белый уголь, или Слезы Вертера», 1928; «Виза времени», 1929, и др.). В августе 1932 г. Эренбург после шестилетнего отсутствия посетил Советский Союз, где побывал на строительстве магистрали Москва-Донбасс и других грандиозных стройках первой пятилетки. В том же году Эренбург был назначен постоянным зарубежным корреспондентом газеты «Известия». Под впечатлением этой поездки Эренбург пишет роман «День второй», который в 1933 г. опубликовал в Париже, а в 1934 г. - в Москве. Роман, лишенный четкой сюжетной линии, посвящен строительству металлургического комбината в Кузнецке. Эта книга ознаменовала поворот Эренбурга к советской проблематике и идеологии, пересмотр позиции прежнего скептического отношения к советскому эксперименту и проблеме создания нового человека. Не случайно время коренного изменения взглядов писателя (начало 1930-х гг.) совпало с установлением в Германии нацистского режима. С приходом к власти А. Гитлера (1933) в очерках Эренбурга все отчетливее начинают звучать антинацистские, а порой и антинемецкие мотивы. В этой позиции слились ненависть к фашизму вообще и к нацизму в частности и его отношение к немецкому национальному характеру, о котором довольно критически он писал еще в «Необычайных похождениях Хулио Хуренито». Исходя из убеждения, что нацистский режим представляет опасность для всех соседних государств, Эренбург в сентябре 1934 г. обратился к Сталину с предложением расширить Международную организацию революционных писателей и превратить ее в объединение широких кругов интеллектуалов, поставивших целью борьбу с фашизмом и поддержку Советского Союза. Сталин положительно отнесся к предложению Эренбурга. В 1934 г. Эренбург, несмотря на то, что жил во Франции, участвовал в 1-м съезде советских писателей, где играл одну из центральных ролей. Вернувшись в Париж, Эренбург закончил роман «Не переводя дыхания» (М., 1935), посвященный социалистическому строительству и написанный в обязательных для советских писателей рамках социалистического реализма. В эти годы Эренбург выступил не только как публицист, журналист (сб. «Границы ночи», 1936) и прозаик (мемуары «Книга для взрослых», 1936; сборник рассказов «Вне перемирия», 1937; роман «Что человеку надо», 1937), но и был вдохновителем и активным участником антифашистских конгрессов писателей в защиту культуры (Париж, 1935, Мадрид, 1937).

Во время гражданской войны в Испании Эренбург был военным корреспондентом газеты «Известия» (1936–39 гг., с перерывами). В конце 1938 г., когда в СССР после «Хрустальной ночи» была организована кратковременная пропагандистская кампания против антисемитизма «германских фашистов», Эренбург под псевдоним Поль Жослен активно включился в нее. В марте 1939 г. Эренбург после разгрома республиканцев в Испании вернулся в Париж и продолжал посылать корреспонденции, бичующие нацизм. Однако уже в апреле ему сообщили из редакции «Известий», что, хотя он и продолжает числиться в штате редакции, его корреспонденции публиковаться не будут, его книга о гражданской войне в Испании также не выйдет в свет. Все это было связано с изменением в советской политике, связанной с подготовкой советско-германского пакта о ненападении (август 1939 г.). В марте 1940 г. переданный Эренбургом в издательство сборник стихов «Верность» был задержан цензурой. Когда в июне 1940 г. Париж был оккупирован немецкими войсками, Эренбург с помощью советского посольства через Германию был отправлен в Москву. В сентябре 1940 г. Эренбург начал работу над романом «Падение Парижа» - о причинах, приведших к разгрому и оккупации Франции. В январе 1941 г. первая часть романа с цензурными правками начала публиковаться в журнале «Знамя». Положение писателя в корне изменилось после звонка Сталина (24 апреля 1941 г.), выразившего удовлетворение романом и обещавшего поддержку в дальнейшей его публикации (отдельное изд. 1942; Сталинская премия, 1942). 30 апреля 1941 г. вышел из печати сборник «Верность».

С первого дня советско-германской войны Эренбург печатался в газетах «Красная звезда», «Правда», «Известия» (первая публикация после перерыва - 26 июня 1941 г.), «Труд» и др., а также во фронтовой печати. Военная публицистика Эренбурга приобрела всенародную и мировую известность. Его острые, разоблачительные статьи взывали к совести народов, укрепляли мужество, ненависть к врагу, веру в победу. На фронтах и в партизанских отрядах действовал писаный закон - на раскурку не идет часть газеты с приказами Верховного главнокомандующего и портретами членов Политбюро, но был и неписаный закон - статьи Эренбурга также не шли на раскурку. Лишь малая часть военной публицистики Эренбурга вошла в трехтомную книгу «Война» (М., 1942; четвертый том не был разрешен к печати в 1945 г.), а также в сборник статей, предназначенный для зарубежной прессы («Летопись мужества», второе дополнительное изд. - М., 1983). В 1942 г. Эренбург стал членом Еврейского антифашистского комитета и принял активное участие в работе Литературной комиссии комитета. На вершине общественного признания Эренбург вновь был подвергнут временной опале, когда в конце войны советская политика по отношению к Германии изменилась. 14 апреля 1945 г. в газете «Правда» появилась статья заведующего отделом пропаганды ЦК ВКП(б) Г. Александрова «Товарищ Эренбург упрощает», в которой писателя обвиняли в разжигании ненависти к немецкому народу без учета того, что в нем имеются прогрессивные элементы.

В конце 1945 г. Эренбург побывал в Германии, публиковал репортажи с Нюрнбергского процесса, а также посетил несколько других восточноевропейских государств (сборники «Дороги Европы» и «Дорогами Европы», оба - М., 1946). В 1946 г. был издан сборник военных стихов «Дерево». Летом 1946 г. с официальной делегацией Эренбург был послан в США. Статьи об Америке носили резко критический характер и были написаны в духе начинавшейся холодной войны («В Америке», М., 1947). Еще в дни войны возник замысел многопланового романа «Буря» (1946–47; Сталинская премия, 1948). Предвоенные конфликты, мировая война и другие события этой трагической эпохи раскрыты в романе через судьбы отдельных людей. С «Бурей» сюжетно связан роман «Девятый вал» (1951–52, отдельное издание - 1953). С 1948 г. Эренбург принимал активное участие в международном просоветском Движении в защиту мира (вице-президент Всемирного совета мира, лауреат международной Сталинской премии «За укрепление мира между народами», 1952, и др.).

Краткая биография

Революции. Эмиграции. Возвращения

Военный период творчества

Послевоенное творчество

Сочинения

Награды и премии

Членство в организациях

Семья

Знаменитая фраза

Оценки современников

Библиография

Лучшие дня

Первые творческие свершения

Западноевропейское интермеццо

Перед войной

В начале второй мировой

Хек жареный калории. Хек жареный. Полезные свойства хека

Гимнастка Евгения Канаева: биография, выступления на Олимпийских играх, рекорды

Z-отчёт: что это такое и как его сделать